— Что там дядя? — Бьорн остался по эту сторону прилавка, и оперившись о него, вытягивал шею.
Шмяк достал флорин и поднес его к своему картофельному носу, будто желая убедится, что монета настоящая.
— Это что? Золото?! — потрясенно спросил он.
Перевел взгляд с монеты на пытающегося подняться Курти. По глазам можно было определить, что в его голове идет некий мыслительный процесс, но вот последующий вывод был для Курти неблагоприятным.
— Это сколько же ты у меня хлеба успел наворовать?! — ахнул Шмяк. — На целый флорин!!!
— Э-э-э… За тридцать буханок? — спросил Бьорн.
Шмяк держа монету на весу, будто боясь разбить, перевел глаза на племянника.
— Ты что, не понял?! Он давно этим занимается! Настолько давно, что успел накопить денег и обменять их на монету. Оно и понятно, так хранить удобнее… тут еще какая-то мелочь… — Шмяк сграбастал медь, которую получил Курти от Колокольчика.
— Это я так понимаю его сегодняшняя добыча… за только что украденный хлеб. Мой хлеб!
Шмяк вышел за стойку и присел перед вжавшимся в ее стенку Курти. Тот понял, что влип, но не понимал до конца насколько сильно, так как еще не полностью осмыслил, что происходит.
— Ну и как ты это объяснишь? Ты говоришь, что не воровал хлеб, но тогда что это за деньги? И ответь, наконец, куда делись те тридцать буханок?!
Говорил Шмяк медленно и тихо и от этого становилось еще страшней. Лучше бы кричал, как обычно.
И что ему ответить? Рассказать про бородатого незнакомца в идиотской шляпе? И что тот ему дал целый флорин за мелкую наводку? Этого нельзя было делать по многим причинам. Во-первых, Шмяк в это не поверит. Собственно, в это никто не поверит в промерзшей и нищей Елове, во-вторых, не может же он сказать, за что получил монету? С мелочью то же самое. Сказать, что забрал у карманника в обмен на укрытие?
— Это мои деньги, но я у вас ничего не воровал. — Губы плохо разлипались, язык еле ворочался, и выдавить из себя смог только то, что уже говорил прежде.
— Да. Я понял, ты честный, но на вопрос ты так и не ответил, хотя я тебя уже десятый раз спрашиваю, и честное слово последний. Где мой хлеб и откуда деньги?
Курти молчал. Ответить было нечего. Выводы сделанные Шмяком не выдерживали критики, учитывая, что тот всегда считает хлеб, но вот объяснить ему что-то было совершенно невозможно. Шмяк скажет что-нибудь вроде, «значит украл потом» и найдя такое объяснение и сложившийся настрой против Курти, окончательно убедит в этом сам себя. А придумать что-то убедительное не получится. Ситуация и так насквозь неправдоподобная, а гудящая от ударов голова не способна сейчас ничего выдумать.
— Я так и думал. Слушай, ты хоть бы слезу пустил. Хотя, ты ж не плачешь никогда. — Шмяк, не поднимаясь с корточек, медленно взял Курти за волосы и поднял ему голову. Потом замер и со скучающим видом отвернулся. Курти ждал. Ему и так было страшно, но эта показная медлительность пугала еще сильнее.
— Бьорн — не поворачивая головы, позвал Шмяк.
— Да, дядя.
— Может, ну его, все это?! Зачем нам с этим вором возиться? Позовем стражу, пусть разбираются. Два предупреждения у нашего Курти уже есть, доказательства, что он продолжает воровать, вот они — в полотенце завернуты. Пусть делают свое дело.
Шмяк перехватил Курти за горло, но дыхание у мальчика перехватило не от этого. А Шмяк продолжал:
— Наша совесть чиста, мы честно пробовали ему помочь. Работу я ему дал, приютил, кормил его. Но он вор! Был, есть и будет.
Курти дернулся:
— Да не воровал я!!!
— Да, да, да… я это понял уже. Ты и до этого кошельки не воровал. Зубу это расскажешь.
Бьорн пожал плечами:
— Так я за Зубом?
— Давай.
Бьорн рванул чуть ли не вприпрыжку. Уже у самой двери Шмяк окликнул племянника:
— Подожди.
— Что?
— Я тут подумал. Жалко все-таки мальчишку. Как-никак руки лишится. Да и больно это. Представляешь — руку рубить будут!
— Да и черт с ним. Чего жалеть вора-то? — Бьорн не понимал, с чего вдруг у дяди проснулась жалость.
Дядя, тем временем, повертел в руке золотой, аккуратно переместил его себе в карман и продолжил:
— Да и сам посуди, придет сюда Зуб, расшумится, назовет украденные деньги уликами и заберет. Пока разберется, что это мои деньги, что они за украденный у меня хлеб. Нужен он здесь такой шумный? Вот скажи?
— Не нужен! — понимающе засмеялся Бьорн.