Если похмелье, то тяжелейшее.
— Здоров ты спать братец! Да и вообще здоров. Даже странно, что выжил после такого. Во бычара!
Брейдли сидел перед клеткой на корточках. Деревянный пол качало. Это трюм, и они плывут.
— За бычару ответишь — Эрик еле ворочал распухшим языком. Огрызнулся шепеляво, но Брейдли его понял. Усмехнулся.
— Кристофер, чей-то там сын, если тебя действительно так зовут. Ты счастливчик.
— Ага… счастье переполняет. Отойди подальше, сейчас на тебя польется.
— Тебя убить там же хотели. И я хотел, честное слово. Но Теодор запретил. Говорит, продадим хорошо. Мы чуть не взбунтовались, ей-ей. Здорово ты нам насолил. Твое счастье, что не убил никого. Переломы, вырубил нескольких, но все живы. Потому Теодора и послушали. Как ты его, а!
Брейдли издал короткий отрывистый смешок.
— Мы сначала понять не могли, откуда он вопит? Где-то в кустах, а где непонятно. Он так орал! — в полутьме трюма здоровяк засверкал белоснежными зубами. — Знаешь, при других обстоятельствах мы бы с тобой глядишь, друзьями бы стали. Мне по душе такой стиль. И не боишься ничего.
— Я таких друзей, только в шкварных держу, — прошепелявил Эрик.
— Ого. Капитан говоришь. А выражения из другой масти.
— Пошел ты.
— Да, сейчас пойду. Дел полно. Товар проверять надо. И начну с тебя.
Брейдли просунул руки в клетку и бесцеремонно ухватил Эрика за лицо. Эрик дернулся, хотел схватить руку, но обнаружил, что его собственные руки связаны за спиной.
— Прости, оставлять тебя в клетке опасно, как выяснилось.
Второй ручищей Брейдли достал нож и просунув его в клетку пытался разжать Эрику зубы. Эрик рычал и пытался вырваться.
— Да не дергайся ты.
Брейдли клинком раздвинул Эрику зубы, ухватил за нижнюю челюсть как собаку, чтобы не кусалась и смотрел в рот.
— Точно. Сейчас вытащу, — и завозился ножом у него во рту.
Эрик хрипел, бешено вращая глазами.
— Все. — Брейдли его отпустил. — Осколки зубов в языке застряли. Если бы не вытащил, загноилось бы. И пропал бы ты как товар. Хотя… можно было тебе еще язык отрезать. Он тебе больше не понадобится, но это может быть потом. Да и Теодор о чем-то таком упоминал.
Эрик сплюнул кровью.
— О. И не видно. Это боковые были. Так, что если широко улыбаться не будешь, то незаметно.
Эрик хотел ответить, но понял, что не сможет — во рту все горело. Он лишь яростно сверкнул одним глазом.
Брейдли достал флягу.
— Выпей. Это тебе язык прижечь. Да и боль облегчит.
Отказываться Эрик не стал. Приложился к просунутой сквозь решетку фляге и злобно смотря на Брейдли тянул крепчайший ром. Во рту как будто бочка с порохом взорвалась. Боль была адской, но Эрик старался не подать виду, продолжая злобным взглядом буравить тюремщика.
— Нескучный ты мужик. — Брейдли убрал флягу. — Теодор тебя ланисте продать хочет. Хотя на мой взгляд, ты уже старый для арены. Туда совсем молодых обычно берут. А с другой стороны, учить тебя не надо. Боец ты будь здоров. А я это немногим говорю. Да и смекалистый. На арене это важно. Особенно, когда стенка на стенку. Я вот другое место знаю, где любят таких — и драчливых и с мозгами. Правда, они там тоже долго не живут. Как и на арене.
— Это где ж такое… — лучше бы не говорил. Больно языку!!! Эрик замычал.
— Ты цирк любишь?
Эрик продолжал стонать. Себя ненавидел и презирал, но боль была такая, что слезы брызнули из глаз.
Сбоку заголосили. В соседней клетке сидел краснокожий коротышка и с благоговейным восторгом в глазах смотрел на флягу. Руки у него не были связаны и он, просунув их сквозь решетку тянул к Брейдли. Тот встал, подошел к нему вплотную и достал флягу.
Эрик даже одним мутным глазом разглядел, как туземец сглотнул. Брейдли откупорил флягу, сделал долгий, смачный глоток, насмешливо глядя на «недомерка». Удовлетворенно крякнул, втянул сквозь зубы воздух и направился к выходу.
— Холодает к ночи. И дождь будет. Интересно, конечно, как тебя зовут, но уверен, не скажешь. Да теперь уже и все равно. Про себя прежнего можешь забыть.
Он вышел. Туземец разочарованно вопил ему вслед.
— Шестьдесят флоринов за каждого.
— Ты спятил? Такие деньги за этих недомерков?
— Нет, я не спятил. И очень интересно смотреть как ты удивляешься. Мы торгуем больше десяти лет, но каждый раз ты разыгрываешь одно и то же представление. Они всегда идут по шестьдесят флоринов за штуку, по причине их редкости. Но ты почему-то этому удивляешься. Опять.