– Пушку, – не раздумывая, ответил я. – Такую же настоящую, как этот танк. Чтобы стреляла высоко-высоко!
– Будет тебе пушка! – хлопнул меня по плечу дядя Сережа.
Они были большими приятелями с отцом, и, если отец был для меня строгим, суровым богом, способным, если я плохо себя вел, показать кулак и пригрозить неизвестным мне «языком пролетариата», то дядя Сережа был эдаким добрым старшим братом, всегда готовым побаловать.
С того вечера я стал ждать обещанную пушку. Я знал, дядя Сережа всегда держит слово. Но пушка все не появлялась, как не появлялся и дядя Сережа. Вечеринок у нас не было долго, потом они снова возобновились, но дядя Сережа не приходил. Часто отец или кто-то из его друзей передавали мне симпатичные сувениры – с Таймыра, Дудинки, из Красноярска, со словами «Это от дяди Сережи, просто он пока в разъездах сам».
– А как же пушка? – расстроенно спрашивал я.
– Ищет он пушку твою, ищет, – отвечали мне. – Пушка большая, ее не так просто привезти.
И вот однажды, через несколько месяцев, в разгар очередной вечеринки, отец вкатил в комнату зеленую пушку размером с приличную табуретку. С лафетом, длинным и ровным стволом и… резиновыми снарядами, почти как в том танке.
К пушке тоже прилагался пульт – он был какой-то совсем кустарный, но тогда я этого не заметил. Я был снова на седьмом небе от счастья, возился с ней полчаса, забыл о гостях, а гости забыли обо мне…
И вдруг я огляделся и спросил:
– А где же сам дядя Сережа?
И тут какой-то крепко уже поддавший мужик вдруг говорит:
– Пацанчик, да ты что, забыл, Серега еще весной разбился, когда из Красноярска сюда летел…
– Как разбился? – не понял я.
– Ну, на самолете, летел, летел и не до-ле-тел… – по слогам, с кривой усмешкой еле выговорил мужик.
Дальше была не совсем приятная сцена с участием подруги этого мужика, моих родителей, после чего все гости ушли, и мы остались втроем.
Не помню, чтобы я сильно плакал, но мне было очень плохо, я ничего не понимал, мне казалось, что меня кто-то предал.
– Понимаешь, Стас, мы решили тебе сразу не говорить об этом, – обнимая меня за плечи, объясняла мама. – Взрослые часто не знают, как о таких вещах рассказывать своим детям. И Сережа… дядя Сережа, он же был не просто так, он же нашим, твоим другом был…
– А откуда же тогда эта пушка? – вдруг спросил я.
Отец с матерью переглянулись.
– Он, как и обещал, нашел ее и вез тебе, – вздохнул отец. – В багажном отсеке самолета. Просто ее не сразу нашли, когда самолет упал.
Мне было почти шесть, я знал, что самолеты, случается, падают, и к тому времени уже погиб мой дедушка, поэтому и про то, что в какой-то другой мир уходят люди, я тоже знал. Знал и не знал. Не осознавал, не понимал, не мог представить.
– А что теперь с этим самолетом? – зачем-то спросил я. – Он что, там, где-то в тундре, упал и валяется?
– Да, сын, – просто ответила мама.
– И дядя Сережа тоже там, где-то в тундре, упал и валяется? – снова спросил я.
Следующий момент я помню так отчетливо, будто это было только что. Отец налил себе стакан водки, чокнулся с армейской флягой, выпил, набрал в легкие воздуха и сказал:
– Конечно нет, Стас. Дядя Сережа – он настоящий мужик, понимаешь? А настоящие мужики, даже когда умирают, они нигде не валяются. Они… уходят в тундру. Или улетают за сопки. Точно никто не знает, потому что больше никто их не видит. И ты Сережу больше не увидишь. Стреляй теперь из пушки и вспоминай, какой он был хороший дядя.
Пушку я поставил на балкон и никогда из нее не стрелял. И глубоко внутри еще месяц, наверное, обижался и на маму с папой, и на дядю Сережу, и вообще на всех взрослых.
А через несколько лет я узнал вот что. Дядя Сережа, хоть и был отличным репортером, другом семьи, балагуром и собутыльником отца, никогда не отличался обязательностью и вниманием к детям. Видя, как я к нему привязался, мой отец всегда заранее покупал что-нибудь или делал своими руками, а потом передавал Сереже, чтобы тот уже как бы от себя делал подарок мне. Так было и с тем самым уникальным танком, так, видимо, должно было стать и с пушкой. Но однажды Ил-18 не долетел из Красноярска в Норильск, и в нем правда был дядя Сережа. И родители правда не знали, как мне об этом сказать, – таскали сувениры от его имени, а потом отцовские приятели с какого-то завода сделали, наконец, давно обещанную пушку.
Несколько лет назад, чокаясь со мной в питерской квартире и вспоминая эту историю, отец вдруг произнес:
– Конечно, надо было тебе сказать правду сразу. Похоже, мы все-таки были плохими родителями.
Я просто обнял его и в очередной раз почувствовал: каким бы в разное время ни был по отношению ко мне и моей маме этот человек, я никогда бы не пожелал себе другого отца.