Редко случается, когда во время застолья достигаешь полной гармонии с собой и окружающим миром, когда исчезают все тревоги и волнения, когда прошлое кажется достойным и наполненным, будущее — безоблачным, а настоящее — просто прекрасным. Это состояние нирваны достигается, когда совпадают сразу несколько факторов: сам напиток — по моим исследованиям это должна быть обязательно водка, и обязательно — хорошая. (Возможно, с помощью вина, пива или коньяка тоже возможно достичь определенных высот, но мне этого пока не удавалось). Затем температура напитка — не ледяная, но и не комнатная. Еще очень важно соблюсти правильный объем, выпиваемый за раз — это должен быть один небольшой глоток, за который рюмка должна полностью опустошаться — ни в коем случае нельзя оставлять ни капли. Слишком большой глоток, в свою очередь, может нарушить хрупкое равновесие и перечеркнуть все наши усилия. Затем — частота тостов — как слишком маленькие, так и длинные перерывы не позволят достичь нашей цели.
Теперь — закуски, из холодных — только проверенная десятилетиями классика — селедочка на бородинском хлебе с ялтинским луком, яйцо под майонезом, тонко нарезанное сало (чтобы скатывалось в трубочку). К горячим закускам требования менее строгие, условие только одно — обязательно должно быть мясо (не рыба и не курица) и его должно быть много. Ну и, разумеется — самое главное! — физиономия напротив — тебе должно быть приятно не нее смотреть и слушать.
Казалось бы — несложный набор, но как же редко все сходится! В это вечер — как раз сошлось. Время летело незаметно, одна тема сменяла другую, опустевший графин уступил место бутылке. Где-то в районе полуночи в дверь тихонько постучали, это была соседка Анна Ивановна — милейшая женщина, коренная петербурженка, чуть ли не дворянка, редкий уже представитель старой питерской интеллигенции. Извинившись, она попросила нас разговаривать немного тише, если нас это конечно не затруднит.
— Ой, извините, теть Ань, давно не виделись с приятелем, столько всего рассказать нужно, увлеклись, будем потише.
— Хорошо, мальчики, конечно — сидите, извините, что вмешалась — и дверь закрылась. Мы снизили уровень децибел и продолжили.
Еще через какое- то количество часов и рюмок, мы решили тихонько послушать музыку. Вспомнить песни молодости. Тихонько-тихонько…
Опять стук в дверь
— Толя, я все понимаю, давно не виделись, надо посидеть, пообщаться, я сама молодая была. У меня к вам только одна просьба — пусть Розенбаум один поет. Начните писать текст новой главы
ЛЕКСЕИЧ
Работа у Маши была, что называется — «Не бей лежачего». Хотя сегодня руки так и чесались. Лежачие — вообще народ вредный и винить их за это никак нельзя, попробуй — полежи-ка хоть недельку! А если месяц? А год? Сам с ума сойдешь, да и окружающих сведешь. Все это Маша — социальный работник — конечно понимала и жалела своих подопечных, но иногда они становились просто не выносимы в своих капризах. Вот и сегодня, притащив два тяжеленных пакета из Пятерочки, где она купила все строго по списку, составленному Ильей Алексеевичем, она, еще не успев отдышаться, узнала, что оказывается в список, по трагической оплошности, не был включен творожок Даниссимо с шоколадной крошкой. А он крайне необходим прямо сейчас, и вообще если бы она так не торопилась и не торопила его, то он бы еще тогда вспомнил, и ей не пришлось бы прямо сейчас скакать обратно в магазин. И разве он просил булочку с корицей? Ведь всем давно известно, что он уже не любит корицу, и с гораздо большим удовольствием отведал бы пирожок с яблоком, но ведь всем насрать на него, и на его и без того скромные запросы…
— И да, кстати — принеси- ка мне судно, дорогуша.
Но, надо признать, что подобные капризули случались не часто, и вообще Алексеевич был славным стариком. Маша ухаживала за ним уже более года, и они подружились. У Лексеича, как его звала Маша, всего-то осталось два друга — она и телевизор. У него была тяжелая форма Паркинсона, и он практически не мог ходить, руки еще слушались, но сильно дрожали и каждое движение давалось ему с трудом. Героических усилий требовалось, чтобы просто донести вилку до рта, не уронив содержимое. В остальном он был здоров и — как говориться, при уме и памяти. Родных у него не осталось, и Маша только догадывалась, как тяжело ему проводить дни в беспомощном одиночестве, как мучительно долго тянется его время.