Посмотрев на подпись, дежурный пожал плечами и, нажав клавишу на пульте, зажег на турникете зеленую стрелку.
Глеб Абрамович беспрепятственно покинул здание отдела, спустился по короткому крыльцу и зашагал в сторону ближайшей станции метро…
Глава четвертая
Российская Федерация. Москва; район Южное Тушино. Настоящее время.
— Спрашиваю в последний раз: вы собираетесь расплачиваться? — грозно повел бровями старший из двух охранников — широкоплечий, накачанный парень лет двадцати восьми.
Я уже мысленно выбирал место на его угрюмой роже, куда врежется мой кулак, когда Глеб произнес тихим, но в то же время звучным, строгим голосом:
— Смотрите на мои руки.
Затем приподнял ладони и сделал несколько пассов. Это были движения, похожие на колдовство кондитера. Или на труд массажиста, поглаживающего не человеческое тело, а воздух. Так или иначе, но парочка охранников и стоявший позади них бармен заткнулись. Ссутулив плечи, они следили потухшими взорами за движениями рук моего странного приятеля…
Действо длилось секунд десять или пятнадцать, хотя мне показалось, что время остановилось и Глеб совершает магические пассы несколько часов.
— Все. Двигаем отсюда, — шепнул он, покончив с ритуалом.
Охранники с барменом так и остались стоять в прежних позах.
А мы растворились в толпе, взяв курс на выход из ночного клуба…
Желающие запечатлеть на камеру мою жизнь в течение последнего года умрут от скуки. Вот Евгений Арнольдович получает пенсию и бежит в дешевый магазинчик за продуктами. Вот он подрабатывает на разгрузке фуры у соседнего гипермаркета, а на ужин жарит в убогой однокомнатной квартирке яичницу с салом. Вот с наступлением темноты топает в ближайший кабак под названием «Сытопьяно», а под утро возвращается со смазливой барышней. Наконец, Женя спит…
Впрочем, у меня есть одна договоренность с любителями покопаться в чужом грязном белье: я не делаю в своей жизни ничего сенсационного, а они перестают меня преследовать. Это спасает.
Если бы сегодня меня заставили заполнить подробную анкету, ее начало выглядело примерно бы так: Семья — прочерк. Дети — прочерк. Родственники — мама, проживающая в Саратове; остальные — прочерк. Судимости — прочерк. Даже друзья, и те — почти равнозначный прочерк.
«Почти», потому что в моей жизни все-таки оставался Жора Устюжанин и еще два-три дорогих для меня человека. Во время службы во «Фрегате» дружба с сослуживцами была таким же естественным явлением, как восход солнца или смена зимы весной. Ее наличие и крепость были обусловлены сложностью работы, постоянным риском, необходимостью без лишних слов понимать друг друга на глубине. После ликвидации «Фрегата» народ разбросало по разным уголкам страны. Теперь мы изредка перезваниваемся, но до встреч в реале доходит крайне редко.
Не курил я уже порядком, после того как слетел на «десятке» с моста. А на улице после ночного клуба вдруг нестерпимо захотелось затянуться и зачесалось чуть ниже спины.
— Дай сигарету, — буркнул я.
Новый знакомец зашуршал пачкой «Hilton Platinum», протянул мне сигарету и щелкнул позолоченной зажигалкой.
Табачок был что надо, но я все же закашлялся…
Небо светлело. На тротуарах первые дворники гоняли вениками сереющий воздух. Местами штормило, земля была неокрепшей, молодой, буйной.
— Я не дойду, — честно признался Глеб. — Возьми такси.
— А деньги?
— Не проблема.
Я постучал в стекло, разбудил водилу. Тот завел мотор, и мы двинулись по сонным улочкам…
— Как у тебя это получилось? — спросил я, ошалело оглядываясь назад, как будто за нами могли организовать погоню.
— Видишь ли, мозгом наделен каждый из нас, — ответил он, не открывая глаз. — Просто не все разобрались с его инструкцией.
Таксомотор гнал по Яна Райниса. Внезапно я вспомнил, что мы не назвали таксисту адреса — ни моего, ни Глеба.
— Он знает, куда ехать, — словно прочитав мои мысли, успокоил товарищ. И вдруг, посмотрев мне в глаза, спросил: — Хочешь узнать свое будущее?
— Чего? — обомлел я от вопроса.
— Хочешь узнать, что с тобой станет через несколько месяцев? — повторил он. — Могу понострадамить.
Возгоравшийся интерес заставил сказать:
— Давай.
В его гипнотических возможностях я успел убедиться на все сто. А вот по поводу предсказания будущего почему-то сомневался.
— Зря не веришь, — опять без труда разгадал он мои мысли. — Твое будущее предречь не так уж трудно.
— Ладно, слушаю…