— Дела у нас одни, товарищ комиссар, фашисты лезут, а мы их бьем. Черт знает, какая бездна накоплена их здесь, — сказал один из бойцов.
— Пусть лезут. Всем хватит свинца. Больше перебьем, легче будет гнать их до Берлина, — добавил другой пулеметчик.
Вручив гвардейские знаки и сообщив последние фронтовые новости, я уже совсем было собрался в обратный путь. Но тут один из бойцов что-то шепнул на ухо сержанту Зуйкову, и тот, резко махнув рукой, сказал:
— Да что ты? Разве можно ему туда?
— О чем это вы? — поинтересовался я.
— Так, пустяки, товарищ комиссар.
— А все-таки?
— Да у нас тут есть еще одна точка, там два бойца. Но туда вам не пройти. Это как раз на середине площади. Может, оставите им знаки?
Я знал, что гитлеровцы днем и при помощи ракет ночью просматривают всю площадь и интенсивно обстреливают ее из пулеметов и минометов. Пройти туда действительно было трудно, но и не пойти означало навсегда потерять перед пулеметчиками свой боевой авторитет и уважение.
— А как вы пробираетесь туда?
— А мы добираемся туда по «кротовому» ходу. Это узенькая нора под землей. Пока преодолеваем ее, совсем задыхаемся, — ответил Зуйков.
«Интересно, что это за кротовая нора здесь?» — подумал я и решительно сказал:
— Полезем.
Осветив карманным фонариком подвальное помещение, я увидел в стене черную нишу, уходившую под тротуар. Зуйков вытянул перед собою руки, пригнулся и, словно нырнув, скрылся в этой черной дыре. Я последовал за ним.
Тоннель оказался не более 60 сантиметров в диаметре, и ползти в нем можно было только вытянувшись во всю длину тела.
Вскоре у меня пересохло во рту и защекотало в ноздрях, я чихнул.
— Будьте здоровы, — отозвался сержант и молча пополз дальше.
Я включил фонарик. Вся нора была наполнена рыжей пылью. Труднее стало дышать.
— Какая длина этой чертовой дыры?
— Больше тридцати метров, товарищ комиссар, — ответил Зуйков. — Что устали?
— Да нет, ничего. Доползем.
Кому и когда пришло в голову прорыть этот ход, об этом никто из нас не знал. Скорее всего, что это было какое-то незаконченное гражданское сооружение.
Пользовались мы им до той поры, пока немецкие танки не разрушили его.
Заканчивался тоннель круглой ямой. В ней едва могли развернуться два человека. Это и был наблюдательный пункт.
— Ну, как дела, гвардейцы? — задал я свой шаблонный вопрос.
— Отлично! — бодро ответил один из них.
— Ну, а фашисты?.. Где располагаются, как ведут себя?
— Они здесь, товарищ комиссар, вы их увидите, если чуть подниметесь.
Я, как сурок, высунул голову из норы. В небе сквозь тучи светила луна, чуть правее от меня виднелись дома, среди которых был и тот, что позже стал называться Домом сержанта Павлова.
Слева громоздились развалины каких-то зданий. В них находились враги. Они в любое время могли пустить на площадь танки, разрушить тоннель и отрезать наших наблюдателей.
Осмотрев все вокруг, я опустился в нору. Побеседовал с солдатами, вручил им гвардейские знаки. И надо было видеть, какой радостью озарились их лица, заблестели глаза. Мне подумалось: «Неплохо бы этим людям вместе с гвардейскими знаками вручить и боевые ордена».
К утру я благополучно возвратился на свой КП и вместе с комбатом провел день над составлением документов на представление большой группы воинов к правительственным наградам.
Вечером провели заседание партийного бюро непосредственно в одной из рот, на огневых позициях. На повестке дня был один вопрос — прием в партию испытанных в боях людей.
На заседании присутствовали члены дивизионной партийной комиссии и заместитель начальника политотдела дивизии Марченко. Они тут же утверждали решения партбюро и принятым в партию товарищам выдавали партийные билеты.
— Эта красная книжечка, — говорил потом Поленица, — придает гвардейцам особую энергию и мужество, обязывает быть более находчивыми, проявлять военную смекалку.
Политрук был прав. Часто после таких заседаний у многих пулеметчиков солдатская находчивость и изобретательность доходили до фантастики.
Особенно этим отличался маленький юркий солдат Вова, ласково прозванный товарищами «малышкой». Неутомимый выдумщик, он начинял порохом и взрывчаткой консервные банки, вставлял в них трубки, издававшие при горении пороха пронзительные звуки. А ночью, когда немцы отдыхали, он подползал к их обороне и вместе с гранатами бросал эти «консервы». Ходил на «охоту» Бова, как правило, один и всегда удачно заканчивал свои «операции».