Вычерченная мной схема открывала перед нами новую идею штурма.
Вечером я доложил Панихину о своих наблюдениях. Вручил ему и карту огневых точек противника в Г-образном доме, составленную комбатом Кулаевым в результате разведки боем.
На карте значились два противотанковых орудия, размещенных в нижнем этаже северного крыла, и двадцать одна пулеметная точка. Из них, что особенно важно, только два пулемета находились на восточной стене. Остальные же — по стенам дома, обращенным к оврагу.
Слушая меня и разглядывая карту, Панихин молча тянул свою трубку.
— Выходит, что у них на участке в восемьдесят метров стоят два орудия и девятнадцать пулеметов, которые имеют четырех-, пятиярусный перекрестный огонь. И мы против такого огневого кулака бросали свои главные силы. А там, где действуют лишь два пулемета, делали вспомогательный удар. Дела-а, — закончил он.
— Да, именно так обстояло…
— Значит, ты предлагаешь в новом штурме главный удар нанести по восточной стене, против двух пулеметов? Так я понял?
— Так точно, товарищ подполковник. Считаю, что и эти два пулемета можно будет обезвредить и, таким образом, оставить немцев ни с чем. А ворвемся в дом — там станем хозяевами.
— Твои доводы верны, — согласился Дмитрий Иванович. — Немедленно приступай к разработке плана нового штурма. Только, пожалуйста, не пори горячку, обдумывай каждую деталь. А всю подготовку держи в секрете.
— Одному мне трудно будет провести всю эту работу, товарищ подполковник.
— Понимаю. Но кого бы тебе подключить?.. Сочнева? Пожалуй, лучше его не трогать. Он сейчас противник не только штурма, но и разговора об этом. Комбатов тоже нельзя отвлекать от обороны. — Панихин снова затянулся. — Да, я совсем забыл! Дмитриев у нас сейчас без войск. Бери его и действуй!
Гвардии лейтенанту Владимиру Дмитриеву было лет двадцать пять. В полку его так же, как и меня, считали «новым», хотя он до моего прихода уже командовал взводом связи и несколько дней — батальоном.
В предложенную работу Дмитриев включился с большой охотой и оказался полезным помощником.
Подготовка штурма началась с точного определения размеров дома и расстояния от него до обрыва. Это мудреное вычисление мы провели по методу определения расстояния на недоступных местностях. Здесь впервые в своей жизни я с пользой применил знаменитую теорему Пифагора.
По старательно сделанному чертежу мы установили, что от крутого обрыва берега Волги до дома — 113 метров. А точка, где должна сосредоточиться штурмовая группа для решающего броска, то есть то место, которое не просматривалось из окон и амбразур северного крыла дома, оказалась всего в тридцати метрах от восточной стены, как раз у проволочного заграждения противника. Этот подсчет вызвал большую дискуссию у штабистов.
— Все это хорошо рассматривать и определять теоретически, на бумаге, — высказался Сочнее. — А как практически вы накопите свои силы под носом врага и бросите их на штурм? Ведь от обрыва до этой вашей заветной точки, по крайней мере, около ста метров, как вы их преодолеете? Что ж, по-вашему, противник будет ждать, пока вы там накопитесь?
Конечно, начальник штаба во многом был прав. Однако Дмитрий Иванович возразил ему:
— Хорошо, допустим, это голая идея. А что ты можешь предложить?
Сочнев промолчал. Панихин вопросительно взглянул на меня. Не дожидаясь его вопроса, я ответил:
— Думаю рыть открытую траншею к дому, товарищ подполковник.
— Какая длина ее? — осведомился Панихин.
— Восемьдесят три метра. А если пробивать тоннель хотя бы только до восточной стены, то сто тридцать, — дал я справку.
— Ни черта себе! Этот тоннель при наличии такой техники и такого количества людей, какое имеем сейчас в полку, мы будем пробивать до конца войны. К тому же эти подкопы и взрывы не оправдали себя здесь. В этом мы убедились на примере полка Елина.
Говоря это, Панихин имел в виду подкоп под дом железнодорожников, где на глубине пяти метров более двух недель саперы рыли туннель около 40 метров длиной, и на взрыв израсходовали свыше трех тонн взрывчатых веществ, а результат оказался незначительным, так как при этом разрушилась лишь только небольшая часть дома.
В уцелевшей же его части сразу ожили огневые точки врага. Кроме того, и это, пожалуй, главное, подгруппа захвата, которой предстояло вступить в бой через две минуты после взрыва, не двинулась с места. «Случилось то, чего все опасались — наших бойцов оглушило взрывной волной», — писал впоследствии А. И. Родимцев.