— Наши дела по-прежнему хороши, — примащиваясь поудобнее на кирпичах, начал Плетухин. — А насчет замполита… Что можно сказать? Бесстрашный, строгий и в то же время душевный, чуткий человек. После вашего ухода раза два еще немцы пытались прорваться по берегу. Но мы так же, как и при вас, всыпали им, и они притихли. Меньше стали осаждать пивоваренный завод.
— Пивоваренный… Кстати, как там чувствует себя Иван Сидорович?
— Жив-здоров. Только с командирами рот ему все-таки не везет. Третьего назначили. Полякова, помните? Вначале командиром взвода, а потом замкомроты был…
— Как же не помнить Алексея Ивановича? Боевой командир.
— Тот самый Поляков, что приходил к вам на меня жаловаться, — уточнила Люда.
— Смешная история была, — вспомнил я.
— А я что-то не слыхал. Расскажите, — попросил майор.
— Рассказывайте, Люда, — предложил я девушке.
— Было это во время сильного ледохода. У меня вышли все медикаменты, а у Полякова разболелся живот. Корчится, просит помощи. Я налила полмензурки реванола. Выпил он. Полегчало. Отлежался малость, ушел, а через несколько минут вернулся.
— Люда, ты чем меня напоила?
— Лекарством, — говорю.
— Лекарством-то лекарством. А каким?
— Обыкновенным.
Поляков подошел к столику, на котором стояла бутылка с желтой жидкостью, прочитал: «Наружное… Реванол».
— Ах, вот ты чем напоила меня! Какой же ты врач после этого? Этой дрянью раны промывают, а ты дала мне пить… — и кинулся на меня с кулаками. Я выскочила из блиндажа, он за мной. — Никуда ты от меня не убежишь. Я тебя проучу. Пошли к комиссару…
Ну, а дальше что было, пусть расскажет комиссар.
— А дальше Поляков все это мне и выложил. Потом попросил наказать Люду. Но вам-то полегчало? — спросил я его.
— Полегчало, товарищ комиссар. Только вот, как вспомню, что этой жидкостью раны промывают, так…
— Все пройдет, товарищ старший лейтенант. Можете идти.
Поляков козырнул и ушел. Я дал Людмиле нагоняй, чтоб она, применяя психотерапию, аккуратней хранила медицинскую тайну.
Когда я закончил рассказ, все от души посмеялись.
— Все это прошлое. Рассказывайте лучше о сегодняшних днях батальона.
— Что о них рассказывать?.. Стоим на месте, воюем. Снайпер Насретдинов на своем боевом счету уже более тридцати убитых фашистов имеет, — сообщил Плетухин.
— А как там сержант Родичев, жив, здоров?
— Это наша гордость. Вы помните курганчик, против Госбанка, который он отбил в первые дни?
— А как же, помню.
— Так вот этот курганчик Николай превратил в неприступный бастион. Сколько его фашисты штурмовали — взять не смогли. По неполным подсчетам, пулеметный расчет Родичева истребил около двухсот захватчиков.
— Молодец Николай! Передайте ему мой сердечный привет и пожелание бить так же фашистов и дальше до полной победы.
— Обязательно передам. Да вот еще. чуть не забыл.
Привет вам от Харитонова. Пишет, что занимается по десять-двенадцать часов в сутки. Программу усваивает хорошо. По окончании возвратится в дивизию. Полк, наверное, дадут ему?
— Возможно. Теперь-то он справится и с полком, — заключил я.
Плетухин посмотрел на часы и заторопился:
— Пожалуй, нам пора идти…
Проводив гостей, я вошел в штабной блиндаж. Здесь, как всегда, мерцала коптилка, пахло сыростью.
— Вот он, сам явился. А мы за тобой хотели посылать. Знакомьтесь. Военный корреспондент, — сказал Данилов.
Со стула поднялся капитан выше среднего роста, широкоплечий, несколько располневший.
— Каплер, Алексей Яковлевич, — подавая мне руку, представился капитан.
— Каплер? Что-то вроде знакомая фамилия, — улыбнулся я.
— Еще бы не знакомая! Кинофильм «Ленин в Октябре» видел? Так вот, он и есть автор сценария, — пояснил подполковник.
— Правда?! — вырвалось у меня.
— Представьте себе, правда, — улыбнулся Каплер.
— Чем могу быть полезен вам?
— Алексея Яковлевича интересует Г-образный дом, разумеется. Нужно показать ему все и рассказать подробно о штурме.
— Серьезно, хотите пройти туда? — спросил я журналиста.
— Очень даже… А почему вы так спрашиваете?
— Туда идти небезопасно.
— Но вы же ходите. А почему я не могу пройти вместе с вами?
— Мы не ходим, а ползаем.
— И я поползу…
— Прямо из Москвы? — перевел я разговор в другое русло.
— Да. Прямо из Москвы, — улыбнулся капитан.
«Прыткий. Ну, ничего, посмотрим, как ты поползешь. Это тебе не кино снимать», — подумал я с некоторым ехидным превосходством. А вслух сказал: