— Просили уже не раз, да дорого обошлись нам эти просьбы, — иронически заметил Данилов.
Говоря это, он имел в виду, что этот дом уже несколько раз штурмовали, но ничего не получилось.
— И все-таки мириться с тем, чтобы немцы висели над нашими головами, нельзя, — решительно сказал командир полка. — Надо искать какой-то способ выбить их оттуда.
— Значит, снова штурмовать? Рисковать последними людьми? Нет, хватит, — возразил Сочнее. — К тому же мы убедились, что без тяжелой артиллерии его не взять. А ее-то использовать здесь нельзя — можно поразить своих.
— Что же, выходит, будем ждать у моря погоды? — горячился я.
— Пораскиньте умом, товарищ майор, может, что придумаете и без артиллерии. Но имейте в виду, что взять этот дом — Для нас задача номер один, — заметил Панихин.
— Кстати, это и будет твоим первым академическим заданием. А овладеем домом — страна, как говорится, будет знать своих героев, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Данилов.
На том мы и закончили разговор. Разошлись по своим блиндажам.
В пасмурном небе белым пятном выделялась луна.
На покрытую шершавым льдом Волгу, завихряясь, сыпался колючий снег. Надвигалась суровая зима.
А война шла своим чередом. На восточном берегу ухала артиллерия, из центра города ей отвечал шестиствольный немецкий миномет, где-то заливисто стучали пулеметы, били зенитки. У шестиэтажного дома взвивались ракеты, освещая нашу оборону.
По утоптанной скользкой тропинке я поднялся на крутой взгорок, юркнул в свою землянку. В ней было тепло и почти уютно: стояли «душегрейки», столик и шикарная никелированная кровать.
Не раздеваясь, завалился в постель. При этом приказал ординарцу не будить, пока не проснусь сам. Но уснуть не удалось: вспомнилась «задача номер один», и тысячи мыслей зароились в голове.
Как только стало светать, я переговорил по телефону с командиром полка и позвонил в батальоны, попросил комбатов немедленно прибыть на КП командира 7-й роты и сам отправился туда же.
Когда я добрался к назначенному месту, все уже были в сборе. Не теряя времени, попросил лейтенанта Юрченко провести нас в один из блиндажей, ближе к шестиэтажному дому.
Глубокая, вьющаяся, как змея, траншея привела нас на правый склон оврага Безымянного и уперлась во вход пулеметного дзота. В нем было жарко: бойцы ухитрились сделать в стене этого сооружения печь и с наступлением вечерних сумерек топили ее дровами, толом и всем, что попадало под руку. Нагревалась большая часть стены, и это тепло могло сохраняться до двух суток.
Весь этот дзот был под землей, только его бойница черным оком смотрела из откоса оврага на шестиэтажный дом.
Приятно обогревшись, мы стали через бойницу рассматривать злополучный дом. Он находился метрах в восьмидесяти от нас и в сером тумане выглядел волшебным замком. Это фантастическое впечатление создавали разбитые стены, напоминавшие причудливые шпили. Между ними зияли огромные пробоины, сквозь которые виднелись лестничные марши, куски перекрытий полов, потолков, неизвестно каким чудом державшихся.
Дом стоял внутренним углом к оврагу. Одно его крыло тянулось в целый квартал на запад, другое — на север. На топографической карте он значился как большая буква «Г», отсюда и получил у нас название Г-образного дома. С южной его стороны возвышался почти неповрежденный трехэтажный дом железнодорожников. Проходившая между этими домами Пензенская улица разделяла стыки флангов наших подразделений и соседа слева — 42-й гвардейский полк.
Вокруг Г-образного дома, и особенно во внутреннем его углу, обращенном к оврагу, чернели многочисленные воронки и завалы, валялись сотни трупов — следы недавних жестоких сражений.
— Что же вы не убрали их? — спросил я командира 1-го батальона капитана Григория Афанасьевича Кулаева.
— Пытались не один раз, но гитлеровцы это место так обстреливают, что ни днем, ни ночью там и мышь не проскочит.
— Откуда же они стреляют?
— Изо всего дома.
— А вы еще не составили карту их огневых точек?
— Для чего ее составлять, товарищ гвардии майор? И так все ясно. Палят они изо всех окон, со всех этажей. Черт знает, чего у них только нет. Иногда, кроме пулеметов и автоматов, оттуда бьют даже пушки и минометы. А вон, видите ряд столбов впереди дома? Это проволочные заграждения в два кола. Перед ними — минное поле.
— Какие, по-вашему, там сосредоточены силы?
— Это, пожалуй, только одному аллаху известно. Прячутся они там, как сурки в норах. Воюют бандитскими методами — из-за угла, — капитан смерил меня взглядом с ног до головы, улыбнулся в свою черную, как смоль, бороду. — Вот если бы драться с ними на кулаки, по-честному, тогда бы они знали, как воевать. Мы бы с вами вдвоем, пожалуй, справились со взводом паршивых фрицев, — при этом Кулаев сжал кулаки и потряс ими.
— Кто вы по национальности, товарищ Кулаев?
— Осетин, товарищ майор.
— Кадровый?
— Нет. В начале войны был призван. Прошел офицерскую подготовку да вот и воюю. А что?
— Да так, в порядке знакомства. А насчет единоборства с фрицами скажу так: может, еще справимся и с ротой, только к этому надо серьезно готовиться. Сейчас воюют умением и техникой, а не кулаками.
— Понятно, товарищ майор, — смутившись, ответил капитан.
— Так вот, если понятно, займитесь изучением подступов к дому, характера укрепления, составьте точную карту расположения огневых средств противника. Имея эти данные, можно будет судить о причинах наших неудач. Не зная броду, не суйся в воду — гласит русская пословица. На все это даю вам трое суток. С командиром полка согласовано.
— Будет выполнено, товарищ майор.
Не больше, чем Кулаев, рассказал мне об этом доме и командир 3-го батальона капитан Егор Владимирович Гущин.
— Неужели снова думают штурмовать? — насторожился он.
— Пока ничего неизвестно. Просто хочу все подробно изучить, — успокоил я его.
— Как теперь штурмовать, товарищ гвардии майор? Мы же этот дом дважды пытались взять отборными силами двух полков и учебным батальоном, когда еще были полнокровными, но ничего не вышло. А сейчас…
— Чем же вы объясняете эти неудачи?
— Кто ее знает! То ли там действительно скопилась большая сила фашистов, то ли необдуманно мы действовали. Но с точки зрения тактики все, вроде, делалось правильно. Судите сами… — Гущин развернул карту: — Вот этот дом. Крутой овраг начинается от берега Волги и проходит метрах в восьмидесяти вдоль восточного крыла и почти вплотную подходит к северному крылу дома. Овраг позволяет скрытно накопить в нем не один батальон и нанести внезапный удар во внутренний угол дома. Так мы и делали. Вспомогательный удар наносили в торцевую стену восточного крыла. Она отстоит от Волги в два раза дальше, чем само это крыло от оврага. Одновременно с нами 42-й гвардейский полк штурмовал дом железнодорожников. И что получалось? Каждый раз, как только мы достигали минного заграждения, на нас обрушивался свинцовый дождь: огонь был в три-четыре яруса. Стреляли в нас и с тыла через овраг, со стороны нефтебаков.
— А другие планы штурма никто не разрабатывал?
Капитан пожал плечами:
— Пожалуй, нет… А что здесь можно еще предложить?
— С ходу трудно судить, — заметил я и в свою очередь спросил: — Как случилось, что полк оказался в таком тяжелом положении?
— Это, пожалуй, долго придется рассказывать.
— Да нам-то сейчас спешить некуда, а фрицы по своему расписанию будут отдыхать еще часа полтора-два, рассказывайте.
— Разрешите мне? — попросил пригревшийся у стенки Кулаев.
— Пожалуйста, Григорий Афанасьевич.
— Эта тяжелая обстановка, товарищ майор, начала складываться для нас с переправы. Вам должно быть известно, что наш полк предполагалось переправить одновременно с 42-м полком в ночь на 15 сентября. Но по каким-то причинам переправа была перенесена в ночь на 16, а потом, как видно, положение наших войск в Сталинграде настолько изменилось, что командование дивизии решило переправить нас днем, полагаясь на непроглядную завесу дыма, висевшую над Волгой. Утром 1-й и 2-й батальоны погрузили в две большие самоходные баржи. К одной из них, а именно в которой разместился мой батальон, прицепили огромную безмоторную лодку. В нее погрузили полковую батарею 76-миллиметровых пушек. Двинулись в путь. Вначале все шло хорошо, и Панихин, наблюдая в бинокль за удаляющимися судами, потирал руки. Но когда суденышки прошли более трети реки, вокруг них стали вспыхивать огненные вихри горящей нефти. С каждой секундой вражеские мины сыпались все чаще и гуще. Разрывы приближались к нашей барже. Увидев это, капитан резким рывком повернул штурвал. Баржа сильно накренилась и, развернувшись на месте, пошла вниз по течению. Это спасло нас от прямого попадания мины. Она взорвалась по правому борту, сзади. Но ее осколки повредили нашу баржу так, что ей пришлось повернуть обратно. Перебили также буксирный трос лодки и вывели из строя ее рулевое управление. Туго пришлось ребятам. На лодке не оказалось ни весел, ни шестов. Кто-то сказал: «Давайте вырвем пару досок из верхней части борта, а потом их заделаем». Вырвали, сколотили, связали их. Получился неудобный, но довольно длинный шест. Попробовали: до воды достает. Сделали еще такой же. И с большим трудом стали изменять направление движения лодки.