Валентина старалась отогнать от себя эти беспокойные мысли, но неизменно возвращалась к ним. Вспомнился рассказ о том, как Благинин тонул на Лопушном и его едва успели спасти. И ещё тяжелее стало на сердце.
Дед Нестер, заметив, что Валентина Михайловна запечалилась, принялся её успокаивать.
— Приедут, доченька. Зря себя тревожишь. Вот сделают всё и приедут.
— Тяжело мне, дедушка, — созналась Валентина.
— Знаю. Да он ведь не из таких, чтобы рисковать стал напрасно…
— Да я и не о нём думаю, о всех, — сказала Валентина и горько вздохнула: «Все считают, что мы с Иваном чуть ли не помолвлены, вот-вот свадьба будет, а тут такое… Пусть лучше никто и не знает о нашем раздоре».
Тянулись томительные минуты. Подложив в костёр-дров, Валентина уходила на берег и напряжённо всматривалась в густую темноту.
Наконец, с дальнего участка приехали Ермолаич с Филькой Гаховым. Стряхивая с промокшей одежды воду, они, тяжело переступая по земле, подошли к костру.
— Как они там?., -тревожно метнулась к ним Валентина Михайловна.
— Воюют! — стараясь придать голосу весёлые нотки, ответил Ермолаич. Не волнуйтесь, Валентина Михайловна, всё будет в порядке.
«Значит, ничего не случилось», — обрадовалась Валентина и стала угощать охотников горячим чаем.
Больше никто не появлялся. Не приезжали охотники и за изготовленными плотиками.
Стало трудно плавать по разбушевавшимся волнам, и бригады занялись изготовлением снопов, забившись в камыши.
Промысловики, николаевцы и быстринцы, стали собираться на остров утром, когда солнце уже щедро раскидывало тёплые лучи на омытую дождём землю. Мокрые, уставшие, с воспалёнными от бессонницы глазами, они наскоро хлебали похлёбку, пили чай и бросались на солому, сразу же засыпали.
Последними прибыли Благинин и Жаворонков. У пристани их встретил дед Нестер.
— Ну, слава богу, Петрович, вернулся. — проговорил он, — А то Валентина Михайловна извелась, тебя поджидаючи. Глаз за ночь не сомкнула.
Лицо Благинина посветлело, в глазах заиграли ласковые огоньки. «Вот она какая! — воскликнул он про себя. — А я-то думал: гордая, теперь к ней не подступишься».
Когда подходили к палатке, к ним радостно кинулась Валентина. Не сдерживая широкой улыбки, Иван сказал ей:
— Всё хорошо, родная. Всё будет хорошо!..
Проснулся Благинин под вечер, позже всех. Николаевцы уже уехали, а свои охотники беседовали у костра, обсуждая итоги пережитой ночи.
Иван протёр глаза, сел на соломенную постель и сразу же вспомнил встречу с Валентиной.
«С какой радостью кинулась она ко мне, словно и не было между нами никакого раздора. Видно, правда, провела всю ночь в бессоннице, беспокоясь обо мне. Какая она хорошая, даже не обижается. А я… Думал, что трудно будет, если свяжу с ней свою жизнь. Ошибся?.. Наверное, ошибся. Общие интересы у нас будут, и согласие будет. Надо пойти, сказать, что был неправ. Как нехорошо получилось, погорячился, думал: начала поучать, подчёркивать своё превосходство. А она хотела помочь мне». Благинин понял, что за строгими словами Валентины скрывалась тёплая забота о нём.
«Эх, ты. Аника-воин, от любимой попало. И правильно, не спотыкайся на ровном месте!.. — ругал себя Иван, а не ты ли говорил Тимофею Шнуркову, что любовь это значит всю жизнь вместе итти, радость пополам делить, а тяжело будет — на её плечо опереться, ей тяжело — поддержать. Вот и пришла поддержка, а ты ещё и рассердился. Надо пойти сейчас же к ней».
Благинин быстро зашагал к пристани. Кое-как уместившись на шаткой кочке, он набирал в пригоршню воду и плескал её на лицо. Холодная вода освежала и бодрила. Умывшись, Иван направился в палатку. Тимофей сказал, что Валентина Михайловна уехала на звероферму. Ивану стало обидно: появилась потребность высказать всё, о чём только что передумал, а её нет «Пойду на звероферму, сейчас же, не медля ни минуты, — решил он, найду её и рассею пелену тумана, которая пролегла между нами».