В горнем небесном пространстве есть дворец, называемый Прамжу, в котором обитает Прамжимас, что значит всеведущий (?). А как власть его распространяется над небом, воздухом, водою и землею и над всеми существами, живущими как внутри, так и на поверхности их, то власти его нет пределов. В первые годы мироздания юная земля, как и все в молодости, была прекрасна, чиста и дышала блаженством, но скоро люди испортились: из-за благ земных возникли между ними войны, ненависть, измена; брат убивал брата, отец проклинал сына, мать – дочерей, дети – родителей. Однажды Прамжимас, присматриваясь к земле из окон своего дворца, был возмущен тем, что на ней увидел – и не узнал своей земли: междоусобные войны, наезды, разбои, тайные убийства, беззакония, разврат и все преступления охватили, словно зараза, все страны и залили лицо земли кровью. «Так это-то мой свет? Так это-то мои дети?» – воскликнул он. «Где же тот мир и согласие, которые я насадил? Где те добродетели, которые населил я в душе каждого?» – сказал и собственною рукою отверз врата бездны, из которой вызвал двух духов-гигантов: Ванду (воду) и Вейю (ветер), враждебных друг другу, невообразимо свирепых, – и бросил их на землю. Земля плоска и кругла, словно тарелка, и злобные духи, схватив ее за края, начали в течение 20 дней и 19 ночей трясти и колыхать с такою силою, что все моря поднялись, выступили из берегов, залили всю землю с горами и погубили всякую тварь. Прамжимас вторично выглянул в окно в то самое время, когда ел небесные орехи, которые растут в саду его дворца. Видя ужасное опустошение земли и заметя, что на самой вершине одной горы приютилось несколько пар людей, зверей и птиц, которых вода готовилась поглотить, он сжалился над ними и бросил им шелуху ореха, в которую немедленно вскочили все оставшиеся в живых существа и понеслись по водному пространству. Злобные гиганты бессильны были потопить скорлупу божеского ореха – и потому ничего не могли сделать несчастным, спасшимся в ней. Наконец, бог (?) в третий раз взглянул на землю. При виде плавающих на ней отвратительных морских чудовищ, среди мрака и бешенства волн, ему стало жаль погубленных людей и всех животных. Он схватил духов-гигантов, бросил их в бездну и захлопнул за ними ворота. Моря успокоились, улеглись, реки вошли в свои берега, земля просохла, зазеленела снова, и небо засияло прежним блеском. Люди, звери и птицы рассеялись по лицу земному, а одна пара людей осталась в том крае, из которого берет свое начало народ литовский, и не могла иметь потомства, потому что оба были стары. Когда старики горевали над своим одиночеством, Прамжимас послал им в утешение Линксмину (радугу), которая посоветовала им, чтобы они перепрыгивали через камни, которые от того будут превращаться в людей. Старики начали прыгать; но, по причине дряхлости своей, успели перескочить только по 9 раз: где перескакивал старик, родилось 9 юношей, где перепрыгивала старушка, появилось 9 девушек. Эти новые потомки и были родоначальниками девяти колен литовских; прочие же людские пары, рассеявшиеся по земле, произвели на свет те народы, которые ненавидят литовцев и преследуют их войнами.
Легенду эту воспроизвел Крашевский в поэме своей «Витолерауда», вложив ее в уста Криве-Кривейто (верховного жреца) Ромоиса.
Легенда, однако же, не выдерживает никакой критики. Прамжимас не мог произвести Всемирный потоп, потому что не был богом, а почитался только судьбою, роком земли – и, следовательно, зависел от кого-то свыше. Если допустим, что он был сам законодателем судеб и погибель земли начертал на камне в первый день ее творения, то он знал давно о предстоявшем потопе и ему не было надобности поражаться видом людского разврата. Если Прамжимас зависел от кого-либо свыше – например, хоть от мнимого отца своего Оккапирмаса, – то без воли последнего он не посмел бы истреблять дело рук его, а ежели действовал по предвечному начертанию отца своего, то не имел права отменить приговор и, следовательно, также не было ему надобности возмущаться беззакониями человеческими. Прамжимас отнюдь не был создателем мира; между тем легенда рассказывает о творце вселенной. Скорее можно допустить, что невежественный автор Секиме или Кляузиме облек в грубую форму бога, пожирающего орехи, то верховное существо, которое он чувствовал сердцем, но назвать не умел; пытался олицетворить того создателя жизни, который придет на суд в последний день и для которого народ литовский не имел другого названия, кроме Auxtheias, Wissagistis, – и имя Прамжимаса присвоил ему произвольно.