Это вынужденное бездействие весьма тяготило меня. Оставаться далее в училище — значило принять условия Пароменского, т. е. уйти от всякой политической работы. Поэтому у меня возникло желание перейти на кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института, который был открыт в 1902 г. Бросать свою избранную специальность я ни за что не хотел.
В ближайшую поездку в Питер я пришел на квартиру к декану кораблестроительного факультета К. П. Боклевскому. Он очень любезно принял меня и проговорил со мной часа два. На мой вопрос, смогу ли я рассчитывать на прием в институт, он мне сказал:
— Вы должны кончить Инженерное Морское училище уже весной 1904 года и сразу попадете на весьма интересную практическую работу, а из института вы не сможете выйти, даже в лучшем случае, ранее 1908 года. Несомненно, за потерянные вами четыре года вы на службе во флоте почерпнете гораздо больше, чем сможет дать вам наш институт.
После совещания с училищными друзьями я решил взять себя в руки и скорее кончить Инженерное училище, так как вся обстановка убеждала нас, что приближается время, когда всюду потребуются люди, готовые идти с народом.
2 февраля. Вчера, наконец, мы проводили механиков, уехавших на Восток через Москву. Наш выпускной курс кораблестроителей получил разрешение отправиться в Петербург и принять участие в проводах товарищей.
Ряд первых неудач на Востоке создал в военных кругах и близких к ним слоях общества жажду и потребность реванша. Накопившееся чувство уязвленного национального самолюбия требовало немедленного удовлетворения. Ввиду отсутствия героев с театра войны надо было отыскать их у себя дома. Выход этому настроению был найден в чествовании уезжавших на войну инженер-механиков.
И по иронии судьбы эта честь выпала на долю именно механиков, которые до сих пор не пользовались во флоте особым почетом. Из Морского Инженерного училища не выходил руководящий командный состав флота, а громкими аристократическими и титулованными именами своих питомцев училище не блистало. В то время как в Морском корпусе учились сынки благородного дворянства, в Инженерное училище шли дети чиновников, разночинцев и даже «кухаркины дети». И вообще во флоте инженер-механики пребывали еще на положении «черной кости».
Но при первых же тучах на восточном горизонте прежде всего пришлось вспомнить о механиках. И досрочный выпуск последнего курса Инженерного училища сразу поставил их в центре всеобщего внимания флота и близких к нему кругов общества, а потому и чествование механиков сразу превратилось в патриотическую манифестацию.
Кто бы всего месяц назад мог поверить, что молодые механики будут приглашены к обеду самим Николаем вторым, будут сидеть за одним столом со всем «царствующим домом»? А между тем после представления управляющему Морским министерством Авелану механиков доставили в придворных каретах на высокоторжественный раут в Зимний дворец. Там за обедом «шампанское лилось рекой», царь говорил заздравные речи, а великие княгини и юные княжны наперебой ухаживали за молодыми «душками-моряками» и кокетничали с ними. Новые мундиры механиков блистали своим серебряным шитьем, они отправлялись прямо на войну, проливать кровь «за царя и отечество», в голове шумело от выпитого вина и обворожительного приема, а в будущем уже мерещились боевые ордена. И при всем этом — такая честь и высочайшее внимание выпали на долю не командному составу, не строевым офицерам, а каким-то механикам, носившим штатские «звания», а не «чины».
Это настроение «высоких сфер» было мгновенно воспринято и широкой улицей. Механиков всюду встречали криками «ура», дамы бросали им цветы, а у дворца их ждала толпа, состоявшая из студентов-белоподкладочников, гостинодворских купцов, случайных зевак, дворников и шпиков, неистово вопивших «Боже, царя храни».
Но этот приступ патриотического угара достиг апогея при проводах на Николаевском вокзале. Здесь был выстроен почетный караул от флотского экипажа с оркестром, собралась масса моряков, родственников и друзей, помимо случайной публики, падкой до уличных развлечений.
Приветствия, воинственные пожелания «громких побед над дерзким врагом», букеты цветов, звон последних бокалов, марши оркестра создавали бравурную шумиху показного подъема», а у меня невольно щемило сердце, когда я пробегал глазами по лицам друзей, с которыми ел хлеб-соль четыре года в стенах училища. Ведь вместе с ними пролетели самые лучшие юные годы.
Среди вокзальной суеты я и несколько членов нашего тесного кружка собрались вокруг Саши Певцова и на прощание обменивались последними соображениями о будущем ходе событий.
Патриотический азарт толпы не вводил нас в заблуждение. Саша Певцов высказал общее мнение, что это — показной угар и что отрезвление придет быстро, когда бремя военных тягот окажет свое неизбежное действие.
Конечно, сама война на далекой окраине прямой угрозы царскому правительству представлять не может, но если ход событий будет умело использован революционными силами внутри страны, то её последствия должны будут вызвать глубокие внутренние потрясения.
К нашей группе подошел друживший с нами Вася Толмачев. По его словам, в Морском министерстве уже допускают возможность скорого разрыва железнодорожной связи с Порт-Артуром, так как наши сухопутные силы слишком незначительны, чтобы помешать продвижению японской армии, высаженной в Чемульпо, а парализованный флот уже не может предотвратить дальнейшую высадку японского десанта. И тогда отрезанному Порт-Артуру предстоит судьба второго Севастополя: он будет блокирован японским флотом с моря и осажден армией с материка. На прорыв нашего флота из Артура во Владивосток сейчас надежды нет.
Большие надежды у всех вызвало вчерашнее назначение на пост командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирала Макарова вместо Старка. Старк срочно возвращается в Россию «по болезни».
Макаров выезжает немедленно, 4 февраля, как только сформирует свой штаб, который он подбирает в Петербурге из лично известных ему опытных моряков. Все уверены, что Макаров сумеет вызвать в Артуре перелом, рассеет упадок духа, вызванный первыми неудачами, и использует с наибольшим результатом наши морские силы.
Мы порадовались, что и Саша Певцов и Вася Толмачев получили назначение во Владивосток, а не в Артур, судьба которого в силу всей обстановки должна сложиться, невидимому, мрачно.
Но вот раздался громкий свисток паровоза, грянул бодрый туш военного марша, пронеслось разноголосое «ура» бегущей за вагонами толпы провожающих — и в последнее мгновение промелькнули перед нами взволнованные лица наших друзей, прильнувших к стеклам вагонов и махавших фуражками на площадках вагонных тамбуров; еще момент — и мы уже смотрим вслед уходящему экспрессу, который уносит юных моряков за 10000 километров к берегам Тихого океана. Кто из вас, друзья, обречен в жертву и кому суждено еще вернуться назад?
С чувством пустоты в душе вернулись мы в свое Кронштадтское училище, в котором возбуждение последних дней сменилось буднями повседневной учебы.
10 февраля. Жизнь училища снова идет по своей нормальной колее. Стало только тише и более пусто, а в обеденном зале с отъездом механиков освободились три стола. Мы, корабельщики, вернулись к своим дипломным проектам и до поздних часов сидим над расчетами и чертежами в проектировальном классе.
События на театре войны пока не внесли ничего нового. Наш флот принимает меры к переходу на военное положение. Но злой рок продолжает тяготеть над ним. 29 января в заливе Талиенван погиб при постановке минного заграждения транспорт-заградитель «Енисей», который взорвался на собственных, им же поставленных минах. Его командир, капитан 2-го ранга Степанов, известный во флоте как опытный химик и минер, сделал неправильный маневр при расстреле всплывшей мины, и заградитель нанесло ветром и течением на линию заграждения.
От взрыва мины под носом судна детонировали запасы пироксилина в минном погребе, вся носовая часть корабля была разрушена, и транспорт быстро затонул. Командир не захотел спасаться и остался на мостике. Погибло 4 офицера и 90 человек команды.