Глава XIX. Поездка в Либревиль
18 ноября. Адмирал сменил гнев на милость, и вечером 16 ноября по эскадре было объявлено:
«Завтра в 8 часов утра «Роланд» идет в Либревиль со свободными от службы офицерами, желающими съехать на берег».
С группой товарищей-орловцев отправился и я. На палубе «Роланда» я встретил нескольких товарищей-механиков и своего друга Шангина с «Бородино». Беседуя с ним, я и не заметил, как пролетел час пути до города.
С места стоянки эскадры город не виден, но когда мы обогнули мыс, то за ним открылась далекая перспектива полноводной реки Габун, лесистые берега которой оторвались от горизонта и казались парящими в воздухе. На берегу океана за рекой приютился маленький, уютный городок из нескольких десятков белых красивых вилл и маленькой католической церкви. Все постройки и жилые дома утопали в пышной зелени банановых, кокосовых и веерных пальм, магнолий и мангустан. Сразу за садами начинался девственный непроходимый лес.
У набережной на швартовах стоял небольшой белый французский стационер типа сторожевого крейсера, носивший имя «Альцион» и вооруженный несколькими мелкими скорострельными пушками и пулеметами.
«Роланд», при его значительном углублении, не мог приблизиться к пристани и был вынужден стать на якорь в полумиле от берега. Дальше надо было добираться на шлюпках. С «Роланда» спустили две шестерки, и их немедленно заполнили наши моряки.
От набережной отвалил вельбот под французским флагом, который, подойдя к «Роланду», предложил свои услуги для перевозки пассажиров на пристань. В нем разместились сестры и врачи с белого «Орла», а также офицеры, стоявшие в очереди на трапе «Роланда». Сюда попал и я с Шангиным.
Через четверть часа мы уже были на суше. Оставалось решить, куда идти. Шангин и я пошли наверх по центральной улице.
Это была дивная аллея, обсаженная с обеих сторон мангустанами. Одноэтажные дома располагались по сторонам, скрываясь в тени парков из неизвестных нам пород деревьев.
Мы миновали роскошную виллу губернатора с открытыми террасами и застекленными галереями, утопавшую в цветниках. Когда мы достигли почты, здесь уже собралась большая группа наших моряков, покупавших диковинные почтовые марки Габуна. Воспользовался случаем и я, чтобы послать на далекую Родину «горячий африканский привет».
По панелям непринужденно расхаживали черные, напоминавшие негров Дакара. Но их кожа имеет шоколадный оттенок, а губы не столь сильно выпячены вперед. Они любезно раскланивались при встрече и по-французски приветствовали нас «Bonjour, monsieur». При этом они охотно вступали в разговор, давая пояснения по поводу деревьев, плодов и обычаев местного населения.
Местные жители производят впечатление добродушных и жизнерадостных людей. Видимо, жизнь среди щедрой природы с ее изобильными дарами наложила на них отпечаток. Но все-таки нельзя забывать, что нам встречались горожане, приспособившиеся к стилю жизни европейцев и перенявшие у них не только костюмы, но и нравы, вкусы и язык. А стоит отойти от берега на десяток миль — и там кончается сфера влияния европейской «цивилизации» с ее пушками, почтой, дешевыми фабричными материями и стеклянными бусами. Там, в чаще тропических джунглей, перепутанных гигантскими лианами, среди заросших болот еще ютятся первобытные племена, не оставившие людоедства.
Сделав мелкие покупки и приобретя серии открыток для пополнения своих путевых альбомов, мы осмотрели замечательный местный ботанический сад, в котором были представлены все виды тропической флоры, а затем решили пойти в поселок черных, расположенный в одной миле на берегу, отдельно от европейского поселения. За город параллельно океану, прямо через чащу джунглей, шло прекрасное шоссе, усыпанное мелким морским гравием. Его пересекали журчащие ручьи, через которые были переброшены красивые мостики из белого известняка. Дорога представляла просеку, по обеим сторонам которой стояла непролазная чаща цветущих кустарников и кактусов. Голые чешуйчатые стволы кокосовых пальм поднимались из моря зелени на 20–25 метров и на этой высоте завершались пышной кроной из роскошных листьев. По пути собрал букет пестрых африканских цветов, но он сразу увял у меня в руках. Во многих местах вдоль шоссе попадались норы крабов-отшельников, которые, шурша в траве, быстро скрывались, заслышав человека.
Наконец, мы вышли к берегу океана, где в десятке шагов от прибойной полосы стояли жилища негров. Их шалаши напоминали наши полтавские курени на баштанах. Каркас этих жилищ построен из связанных бамбуковых жердей, а стены составлены из плетеных травяных цыновок или из тростника. Крыша плоская, накрытая травой. Через полупрозрачные стены видна вся внутренняя обстановка жилья и его обитатели.
Черномазая детвора с хохотом крутилась вокруг нас, крича: «Donnez-moi un sou!» (дайте копейку). Мимо нас проходили своей величавой походкой черные молодые женщины, обнаженные до пояса, с украшениями на шее, большими серьгами в ушах и неизменными бебе в мешке за спиной. Только старухи носят здесь платье вроде деревенского сарафана. Женщины при встрече с нами приветливо здоровались, сверкая белыми зубами, и делали попытки завязать разговор.
Пройдя через деревню, мы углубились в лес по шоссе, которое вело к дому германского консула. На каждом шагу мы останавливались перед экземплярами неизвестных нам растений и деревьев. Впервые я познакомился со стыдливыми мимозами, мгновенно складывавшими лепестки при малейшем прикосновении. Они чувствуют даже простое приближение руки. Я сорвал такую ветку. Ее длинные листочки мгновенно сложились друг с другом.
Мимо, пролетела громадная бабочка, черная с желтой мозаикой. Метнулась и скрылась в чаще. Я только успел взглянуть ей вслед. Наконец, показались здания немецкого консульства. Здесь было несколько двухэтажных домов с верандами. Они стояли на сваях, как принято строить в Габуне, для защиты от ядовитых насекомых. На площадке на высоком стальном шесте развевался германский флаг.
Назад после прогулки мы вернулись в негритянскую деревню берегом океана по утрамбованному прибоем песку. Среди валунов бегали огромные крабы и при звуке наших шагов прятались в стволы сгнивших баобабов, выброшенных на берег океаном. Вероятно, Габун выносит их течением, а прибой выкидывает обратно и разбрасывает по прибрежной полосе.
В негритянской деревне было большое оживление. Здесь собралось много наших моряков, в том числе и несколько сестер с белого «Орла». Все сидели на траве перед домом, построенным из рубленых бревен, около которого толпились негры. Среди них было несколько молодых джентльменов в модных коричневых фраках, с цилиндрами на головах и тросточками в руках, как будто только сейчас явившихся с подмостков кабаре. Детвора, не смущаясь, шныряла в этой толпе. Около дома на открытом воздухе были расставлены полукругом европейские стулья, а в центре стояло старое резное кресло с красной обивкой. Толпа держалась за этими стульями. Судя по всем признакам, готовилось какое-то торжество, а собравшиеся в ожидании волновались.
Наконец, из дома вышел высокий с проседью в волосах черный старик, одетый в мундир сержанта французских колониальных войск. Его встретили возгласами приветствия. Это был король местного племени. Он праздновал свою «коронацию». Всего три года назад, по возвращении его с военной службы, черные возвели его в короли.
Король держался с большим достоинством и сознанием своего величия. Он занял место в кресле, а кругом разместились его родственники, «двор» и высокие должностные лица.
Среди присутствующих были старуха-жена короля и его молоденькая племянница. Наш орловец Добровольский подарил племяннице короля серебряный франк и сразу стал центром всеобщего внимания. Старая королева выразила неудовольствие нарушением этикета и потребовала аналогичного подношения. Обер-аудитор открыл свой кошелек и показал, что у него франков не осталось, но королева заметила золотой и потребовала его, причем весь двор, включая племянницу короля, разразился взрывом хохота. Взбешенная старуха залепила племяннице увесистую затрещину.