— Васька! Санька! Федька! — заметались, заголосили бабы. И — настежь двери погребиц, тут уж не о том печаль, что мыши понабегут: детей ховать надо! Малые — вот они, за подолы материнские цепляются, а кто постарше — те к Драгунскому лесу бежать наладились. Одного за ухо, другому подзатыльник… Бабы не скупятся: лишь бы головы дурные были целы.
Федька, тётки Любы сын, сорванец и коновод, порскнул огородами, как на реку бегал, когда мать не пускала, да и был таков.
Он-то и принес в деревню весть:
— Наши с пушки два не то три немецких танка спалили, а потом их… — и разревелся. Спохватился, прикусил губу, зыркнул на перепуганных сестрёнок и сказал устало и зло: — А танки у этих серые, как крысы!
Серые танки шли по большаку на Орёл.
А там, на окраине, в отрытых ещё в августе окопах занимали позиции бойцы конвойного батальона НКВД.
3 октября 1941 года,
юго-западная окраина Орла
…Сквозь никак не отступающую глухоту пробился тихий, срывающийся Надюшкин голос:
Значит, всё-таки есть она, судьба, если её издали почуять можно?
А вот боя не слышно. Неужто — все?
Силясь приоткрыть глаза, Ванька позвал:
— Вовка! Вов, как там?
Отозвался почему-то Молдаванин, едва слышно:
— Отходить будем. Илюха говорит, знает, где подводой разжиться. А коль говорит… Скоро уже, Вань.
Ванька ждал. Ему-то что? Это им сейчас трудно — Молдаванину вот, Илюхе, Вовке… а где Вовка? Надо позвать, спросить. Потом. Сейчас пусть своё дело делают. А ему остаётся лежать да ждать, выталкивая с каждым выдохом боль, чтобы снова не накрыла, когда…
Земля теплая и пахнет хлебом. И дымком — как от костра. Тихая…
Не успел подумать, как снова ударило, и земля отозвалась дрожью. Земля тоже дышит, выталкивает боль. Живая…
…Секундой позже она вспыхнула под ногами Ганса, или Курта, или Фридриха — и одуряюще запахла гарью и тленом.
Ваньку вернул в сознание низкий гул, слышный даже сквозь грохот и треск.
Небо, белое-пребелое (когда ж день-то успел настать?) ослепило, и тотчас же закрылось чем-то тёмным, большим.
На город шли самолёты.
Восемь двухмоторных ПС-84, порождение американского технического гения и русского рабочего мастерства, один за другим спешно заходили на посадку. Чуть в стороне и выше, почти цепляя хвостовым оперением набрякшие дождем тучи, кувыркались, переполыхиваясь злыми огоньками пушек и пулемётов, две тройки «ястребков» против дюжины «мессов». Впрочем, нет, не дюжины — десятка: один Me-109, волоча за собою дымный шлейф, торопливо ковылял на юго-запад, в сторону Кром, пилота второго порывистым ветром тянуло вместе с парашютом к реденькой рощице.
Вот колеса первого самолёта синхронно стукнулись о покрытие взлетно-посадочной полосы, и он шустро для своих габаритов покатил вперед, торопясь освободить дорожку для летящего в кильватере дюралевого сотоварища. Крылатая машина не успела ещё окончательно остановиться, как в её борту рывком распахнулась сводчатая дверца и на землю принялись выскакивать бойцы. Подчиняясь отрывистым командам, они, едва успев размять занемевшие от многочасового сидения ноги, группировались по отделениям, взводам и торопливым шагом выдвигались в сторону железнодорожной насыпи. Четыре стальных «оглобли» ПТР-39 тащили на плечах попарно, выжидательно оглядываясь назад: следом за «русскими дугласами» шли десятки краснозвездных ТБ-3, которые несли в себе не только бойцов, но и намертво принайтованные тросами сорокапятимиллиметровые орудия противотанковой батареи 201-й воздушно-десантной бригады.
Бригаду подняли по тревоге глубокой ночью. А в девять часов утра она в полном составе уже была на аэродроме. Как в песне поется: «Были сборы недолги».
Все напутственные речи уложились в одну фразу:
— Товарищи, помните: на этом рубеже вы защищаете Москву…
…Передовой отряд десантников критически оглядывал подготовленные местными окопы по обе стороны шоссе, а командир деловито представлялся хозяевам-чекистам, когда раздались приглушённые расстоянием хлопки орудийных выстрелов.
Танки гитлеровской кампфгруппы открыли огонь по летному полю…
Когда ты впервые в жизни понимаешь, что цвиркающие звуки рядом с тобой издают не безобидные щеглы-воробушки, а вполне реальные пули и осколки снарядов, от неожиданности поневоле пригнешься, втягивая голову и завидуя черепахе с её панцирем, а то и бросишься с размаху на землю: она, кормилица и заступница, укроет от вражьего летящего железа. Десантники принялись рассредоточиваться по полю. Опустевшие самолёты друг за другом поднимались в воздух. Вроде бы, все без суеты, но у кого в то мгновение сердце не зашлось: опоздали!