У восточной стены — надо понимать, там, где раньше возвышался алтарь, — на конторском столе, покрытом кружевной скатертью, расставлены были иконы, одни — в тяжёлых металлических рамах, другие — в простеньких деревянных, а то и вовсе не обрамлённые. Степанида, молча шедшая сзади, так же молча обошла, зажгла лампаду и отступила в сторонку. Годунов не смотрел на неё, но чувствовал на себе её пристальный строгий взгляд.
— Я понимаю, что вы отвергаете мысль о Боге сущем, — все тем же ровным голосом заговорил отец Иоанн. — Однако же вера живёт в каждом из нас, в одних горит, в других тлеет, и никому не ведомо, откуда прилетит ветер, который раздует пламя. У вас есть своя вера, которая понуждает вас действовать так, а не иначе. И сейчас — ко благу. Вам ведь тоже это нужно — укрепиться духом. Помолитесь со мной. Как чувствуете, как умеете.
Годунов проследил за его взглядом: на маленькой, чуть побольше ладони, дощечке, на осенне-желтом фоне изображен был русоволосый воин в византийском доспехе. На голове — венец, похожий на церковный купол, на плечах — царская алая мантия, подбитая горностаем, в правой руке — воздетый крест, в левой — меч, упирающийся остриём в каменистую тропу, а за спиной — церковь с куполами-шлемами. Не просто церковь — твердыня. Но он, воин, эту твердыню защищает. Ещё на подступах к ней. На ближних подступах.
— Скорый помощниче всех, усердно к тебе прибегающих и тёплый наш пред Господем предстателю, святый благоверный великий княже Александре! Призри милостивно на ныне достойныя, многими беззаконии непотребны себе сотворишия, к иконе твоей ныне притекающия и из глубины сердца к тебе взывающия: ты в житии своем ревнитель и защитник Православныя веры был еси, и нас в ней тёплыми твоими к Богу молитвами непоколебимы утверди…
Отец Иоанн ненадолго умолк, коротко взглянул на беззвучно повторяющую слова молитвы Степаниду, перевел взгляд на Годунова. Не вопрошая — ободряя. И снова заговорил:
— …Ты великое, возложенное на тя, служение тщательно проходил еси, и нас твоею помощию пребывати коего ждо, в неже призван есть, настави. Ты, победив полки супостатов, от пределов Российских отгнал еси, и на нас ополчающихся всех видимых и невидимых врагов низложи…
Счастливый ты всё-таки человек, Годунов. Потому что знаешь: Победа всё равно будет. Не веришь — знаешь. Сколько бы ни продержался Орёл — сутки, трое, неделю — она придет. Не позднее, чем девятого мая сорок пятого. Тебе легче, потому что ты знаешь…
— …Ты, оставив тленный венец царства земнаго, избрал еси безмолвное житие, и ныне праведно венцем нетленным увенчанный, на небесех царствуеши, исходатайствуй и нам, смиренно молим тя, житие тихое и безмятежное и к вечному Царствию шествие неуклонное твоим предстательством устрой нам…
Годунов обернулся на едва слышный шорох. Поодаль стояла девушка в светлом платье, тёмные косы уложены венцом, у ног — узел. Молчала. Ждала.
— …Предстоя же со всеми святыми престолу Божию, молися о всех православных христианах, да сохранит их Господь Бог Своею благодатию в мире, здравии, долгоденствии и всяком благополучии в должайшая лета, да присно славим и благословим Бога, в Троице Святей славимаго Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Священник медленно осенил себя крестным знамением. Посмотрел на девушку.
— Что ты, Машенька?
— Я вещи принесла. Не очень много, все, что собрать успела. Макаровы помогли, дед Петро, даже переселенцы наши. Главное — пеленки для Сёмушки. Валюша поделилась, — девушка улыбнулась, но заметно было — напряженно, тревожно.
— Что ж ты пешком да по темноте? — встревоженно проворчала Степанида.
— Да чего тут идти-то, тёть Стеш? И когда б я потом пришла? Оглянуться не успеешь — на работу пора, а до вечера дело не ждет.
— Племянница моя Мария, — пояснил священник Годунову. — Одёжу для погорельцев принесла. Подожди меня тут, Машенька, я гостя провожу, а там и поговорим.
— Тороплюсь я, дядь Вань, мне ещё для Валюшки сготовить…
Она и вправду торопилась, частила, едва переводя дух. «Как будто бы боль заговаривает», — подумалось Годунову. Вот и Степанида, и отец Иоанн глядят на неё, почти не тая тревоги.
Вышли вчетвером, последней, чуть приотстав, Степанида. Мария, поспешно простившись, ушла.
— Вы на неё не серчайте, — почему-то шепотом проговорила Степанида. — Муж у неё без вести пропал, на той ещё неделе…
— Тут вот ещё какой вопрос, — как будто бы продолжая разговор, прервал псаломщицу отец Иоанн. — Я ж при архиве числюсь. Иные документы вывезли, а осталось-то куда больше.