— Не волнуйтесь, с этого дня вы по другому ведомству. Кому бумаги ваши передоверить, найдём, — он отвечал священнику, а думал о его племяннице. Об очередной случайной-неслучайной встрече.
Нет, не легче тебе от того, что ты знаешь, ничуть не легче!
В дороге он опять не смог ни подремать, ни подумать о предстоящем. В мыслях было другое. Личное, иначе и не скажешь.
Вспоминался отец. В одну из последних встреч зашёл у них разговор, почему Годунов-старший так и не вступил в партию. Отец ответил сразу, видать, сам себе на этот вопрос давненько ответил:
— На фронте-то я ещё комсомольцем был. Потом как-то замешкался, пока к гражданской жизни привыкал да по городам и весям мыкался. А как дозрел, понял, что делать мне в партии уже нечего. Настоящие коммунисты, те, которые большевики, — бросил взгляд из-под насупленных бровей, будто сомневаясь, что сын поймет, — они либо в войну полегли, либо вернулись и честно, никого не подсиживая, трудились… под руководством прохиндеев с партбилетами, из которых потом нынешние жирные коты повырастали. С кошачьей психологией, угу. Послаще пожрать, покрепче поспать и нагадить так, чтобы за это ничего не было. Да и маленькие люди, вроде меня вот, зачем в партию шли? — Вопрос был явно риторический, так что Годунов-младший счел за благо промолчать. — Должностишку получить, чтоб большим человеком себя почувствовать да лишний полтинник к окладу приплюсовать? В очереди на квартиру беспартийных соседей обогнать? Просто потому, что все идут, ну, и я за компанию, вроде как в пивбар или в баню. А какое, простите, отношение это имеет к заветам марксизма-ленинизма? Обратно пропорциональное?
Отец и на старости лет оставался мужиком въедливым, да и попросту едким.
А вот мама, коммунист с тридцатилетним стажем, вдруг начала ходить в церковь. После того как одним осенним утром заводское начальство, тоже сплошь партийное и ходившее в первых рядах на первомайские демонстрации, устроило на проходной демонстрацию иного рода. Возле вахтёрской будки стояли главный кадровик и председатель профсоюза. Не просто так стоял, а на посту возле объемистой металлической урны, изготовленной здесь же, на заводе, в качестве популярного в те годы ширпотреба.
— Партбилет!
Мама говорила, что в первую минуту вообще ничего не сообразила. А когда поняла, бросила. Только не партбилет в урну, а профсоюзный — в физиономию председателя. «А для тебя, — сказала она кадровику, — извини, кирпича не припасла».
После этого, заметил Годунов, что-то в маме надломилось. И она, всегда и во всем служившая опорой другим, принялась искать опору для себя, стеснительно и неумело. Как и многие в те годы.
Так неужели ему, Годунову, надо было вернуться на семьдесят лет назад, чтобы встретиться и с настоящим убежденным коммунистом, и с истинно верующим православным? С людьми, которые готовы были платить за свои идеалы любую цену?
А ещё подумалось: как бы ни трансформировалось сейчас будущее, как бы ни менялись судьбы, они должны выжить — беспокойная молодая женщина Мария, с корой судьба свела его на несколько минут, и те, о ком он только слышал — маленькая Валюшка и те двое пацанов, у которых хватило характера, чтобы не работать на оккупантов.
Город по-прежнему казался безлюдным и сонным. Но — только казался. Александр Васильевич знал: то, о чём говорилось на ночном совещании, уже начало воплощаться в жизнь. Создавая новую действительность.
Глава 12
30 сентября 1941 года,
Орёл
В три часа ночи по центральной улице Сталина пророкотала окрашенная в защитный цвет «эмка», свернула в Малаховский переулок и остановилась у калитки ничем не примечательного дома. Хлопнула дверца машины, и почти тотчас же раздался требовательный стук. Всполошено плесканул разноголосый собачий лай.
Спустя пару минут на крыльцо, прихрамывая, вышел хозяин в пальто, накинутом поверх белой исподней рубахи.
— Кто там? — он близоруко вглядывался в темноту.
— Товарищ Абрамов?
— Да, я… А что, собственно…
— Откройте. Я к вам по распоряжению штаба обороны города.
…Стук отпираемого засова калитки. Окрик на пса… Во двор входит человек в плащ-палатке.
— Товарищ Абрамов, получите и ознакомьтесь!
Из рук в руки переходит запечатанный пакет.
— Пройдемте в дом, прошу вас, пройдемте… — начинает суетиться хозяин.
Вновь распахивается дверь, ненадолго высветив силуэты на крыльце.
Спустя десять минут хозяин дома, уже одетый как полагается, с портфелем в руке, выходит следом за военным со двора и садится в машину, которая тут же срывается с места, вновь пробудив всю местную собачью братию.