Нет, надо думать о хорошем, только о хорошем… и тогда приснится лес.
Приснился. Летний, светлый… но почему-то всё равно было жутко. Зина знала, что не может уйти с этой вот поляны. Она не заблудилась, нет, вот утоптанная тропа, да и люди рядом — вон, в сосняке Тамаркин сарафан белеет. Но там, за лесом — что-то очень плохое, опасное…
— Зинка!.. — её тряс за плечо Пашка, веснушчатый мальчишка из двадцать восьмой школы. Давно пора было думать — «из нашего батальона», но так было привычнее. — Зинка, слушай! — и ткнул пальцем в сторону черной тарелки на стене.
«…Возникла непосредственная угроза городу.
Приняв на себя командование Орловским оборонительным районом, ПРИКАЗЫВАЮ:
Первое. С нуля часов тридцатого сентября считать город Орёл и окрестности на военном положении. Всякое нарушение установленного порядка пресекать всеми имеющимися средствами…»
— А времени-то сколько? — почему-то шепотом спросила Зина, хотя никто уже не спал.
— Пяти ещё нет, — торопливо ответил Пашка. — Подожди, не мешай.
— Что будет-то? — ещё тише, ни к кому не обращаясь, прошептала Зина.
«…Все трудоспособное население…
«…в возрасте от шестнадцати до шестидесяти двух лет, за исключением…»
Клавдия Дмитриевна Шкопинская подняла руку ладонью вперед, прося собеседника помолчать. Привычный жест, не раз помогавший ей установить тишину в классе, был хорошо знаком Саше Кочерову, и парень осекся на полуслове. Хоть и торопился: забежал перед работой к соседке и бывшей своей учительнице узнать, нет ли нового письма от её дочки Лиды — и, если уж совсем честно, нет ли там слова-другого о нем…
«…объявляется мобилизованным на оборонительные работы…»
— Что-то происходит, Саша, — неторопливо, ровно, будто бы размышляя вслух, заговорила учительница. — Что-то очень важное. Прямо скажу: я уже беспокоиться начинала, какой оборот наши дела примут. Потому и Лиду попросила остаться в Москве. Объяснила, что ей не следует прерывать учёбу. Это не ложь. Я, разумеется, не думаю, что полуправда лучше лжи, но…
Она помолчала, пристально вглядываясь в лицо Кочерова.
— Я уверена, что Москву не сдадут. Чего не могла бы с такой же убежденностью сказать об Орле. Не могла… — Шкопинская помолчала. — Не могла бы — сослагательное наклонение. Не могла — прошедшее время, — она горько улыбнулась уголками рта и повторила: — Что-то происходит… Саша, ты не знаешь, где можно раздобыть пару брезентовых рукавиц?
— Клавдия Дмитриевна, вы что, собираетесь на оборонительные работы пойти? — вскинулся Кочеров. — У вас же гипертония, вам нельзя…
— От тебя, Саша, я не ожидала, — учительница качнула головой. — Я полагала, ты зрело оцениваешь ситуацию и понимаешь, что сейчас не время…
— О чём вы, Клавдия Дмитриевна? — насторожился Кочеров.
— Не знаю, насколько это очевидно для других, но… ты ведь неспроста в городе остался? Разумеется, это вопрос риторический, однако же подумай.
— О чём? Вы ведь не хотите сказать…
— Слово «нельзя» было произнесено тобой, — напомнила Шкопинская. — Я же говорю о другом: на всякий случай подумай, как сделать очевидное неочевидным.
«…Все вооружённые подразделения, вне зависимости от ведомственной принадлежности…»
«…поступают в распоряжение штаба обороны города…» — женский голос звучал из репродуктора приглушённо и как будто бы устало.
— Я вам долго об конспирации гутарить не буду, — решительно подытожил Игнатов, переводя взгляд с одного своего собеседника, седоватого коренастого мужчины, на другого, худощавого интеллигента в круглых очках. — Сами люди сознательные, партийцы со стажем. Так какого ж… зачем, говорю, пришли? Ну, послушали радио. Ну, услышали то, чего вас не касается. Как коснется — первые узнаете, уж я озадачусь. А пока… Если навпростэць, я с вами беседу иметь всё равно собирался. Правда, за другое. К тебе, товарищ Жорес, такой вот вопрос: немецкий мал-мала знаешь? Есть у меня для тебя дело одно, на предмет пропаганды и, опять же ж, агитации…
Получасом ранее Михаил Суров совершенно неожиданно для себя столкнулся в коридоре обкома партии с Александром Николаевичем Комаровым, чаще именуемым Жоресом. Неожиданно? Да какое там! Коли что-то началось, куда ж людям идти-то, как не в обком?
Три месяца назад они уже были в этом кабинете; тогда Игнатов разговаривал с ними долго, обстоятельно, предварительно пообщавшись с каждым в отдельности. Директору двадцать шестой школы, инвалиду гражданской войны Комарову-Жоресу в случае оккупации Орла предстояло возглавить подпольную организацию, а слесарю завода имени Медведева Сурову — стать его правой рукой. Тогда представлялось: ну, это уж на всякий случай, ну не может такого быть, чтоб Орёл сдали. Потом иначе думалось. И вдруг — воззвание по радио…