— Ведь, серьёзно говоря, — начал Чес, потряхивая ключами в руках, — я понятия не имею, какими именно дорогами нужно ехать к океану. Но я точно знаю, что он там, — указал вперёд и по диагонали направо, — стало быть, уж как-нибудь доедем.
«Да, как-нибудь…» — Джон уже и не сомневался, что они доедут, и потрепал по голове паренька. Теперь между ними и мечтой стояло лишь время — кажется, самое долгое, но самое лёгкое из всех возможных препятствий. И уж его они точно перейдут.
В три часа они сидели у Джеймса: Чес выказывал полный восторг машиной, а Джон рассказал про местонахождение установок, впрочем, добавив, что после обстрелов там могло ничего не остаться. Он рассказал про самую первую, найденную ими на заброшенном заводе, и про вторую, к которой гуськом тянулись завороженные люди. Джеймс ужаснулся и был в шоке от новой подробности. Подумав, он предложил им ещё раз поразмышлять над предложением вступить в их группу: «Вы обладаете настолько ценными знаниями, как никто иной в ней!». Джон сказал, что они подумают.
Когда они разошлись, Джон и Чес, ещё не выйдя из дома, уже вовсю обсуждали плюсы и минусы вступления.
— Знаешь, может, сейчас это и выглядит наивно, но, кто знает, в будущем это окажется настолько важным званием, что люди будут толпами стоять, чтобы записаться на аудиенцию. И допустят только единиц, — Чес хмыкнул. — В пример могу привести лишь создание сайта. Ну, например, для художников. Сначала набирается команда тестеров, потом ещё немного пользователей: всех их ждут сначала огромные лаги, тормоза и удалённый материал. Но потом сайт развивается, и вот уже прошлые тестеры становятся на ступень выше остальных пользователей, только дошедших. И им идут какие-то небольшие, но приятные бонусы. Думаю, у нас будет также. Поначалу будет тухло, но потом, чувствую я, это станет популярным течением. Кому не интересно, что произошло? И кто не захочет рассказать про жужжащий мега-страшный корабль?
— Я всё ещё сомневаюсь, что эта здравая идея. Но, судя по всему, это членство никак нам не навредит. Поэтому давай вступим таки туда, — Джон вздохнул, а парнишка, схватив его за руку, уже повернул обратно. Ворвавшись в комнату Джеймса, они одновременно крикнули, что согласны вступить.
— Я так и думал… Очень рад, что вы решили. Наше собрание пройдёт послезавтра в шесть вечера. В этом же здании, только в противоположной нам комнате, — Джеймс махнул вперёд, указывая на коридор. — Вообще, собрания назначаю я сам. Они не идут регулярно, потому что банально иногда не о чем говорить. Но послезавтра я выдам вам членские удостоверения и немного расскажу, что вы будете делать в будущем. Также познакомлю вас с другими участниками. Согласны? — они кивнули и, попрощавшись, ушли.
— Всё равно я не в восторге, — хмыкнул Джон, когда они отошли подальше. — И я очень надеюсь, что нас не будут задалбывать какой-нибудь лишней работой.
Но Чес был доволен и примирительно взял его за руку.
— Да даже если и выдадут задание… Мне кажется, в этом копаться существеннее, чем в еде. Это будет что-то типа нашего хобби. Мы с тобой ни рисовать, ни писать, ни танцевать, ни петь не умеем. Пусть хотя бы горькие лихие воспоминания нас возвысят над остальными! — В словах Креймера был хоть и напыщенный, но смысл, поэтому Джон успокоился и забыл вплоть до собрания о том, что они состоят где-то. Его мысли были только об одном: скорее бы добраться до дома, пообедать и придумать, чем заняться: прогуляться по аллеям или по главным улицам и выйти к реке. С работы их отпустили на полдня благодаря просьбе Джеймса, и Джон решил потратить это время с пользой: они теперь часто выходили гулять — это положительно влияло не только на Креймера. К тому же, сегодня был один из тех немногих январско-февральских дней (стоял конец января, но вовсю ощущался февраль), когда жёлтое размытое пятно солнца было хоть как-то видно сквозь облака.
Прогулка их разбавлялась походами к Форду — впрочем, это было оправданно. Даже пару раз садились и заводили машину. Чес мечтательно говорил, что настанут дни, когда они будут ездить по всем городам, по набережной, въезжать на серпантин, останавливаться на ночь перед сосновым загадочным лесом или в пустом заброшенном поле, разведут огонь и по старой привычке поставят чайник — так чай был, конечно, вкуснее, чем дома. Упадут в траву, обнявшись, и встретят тысячу рассветов, держась за руку. Джон готов был слушать его бесконечно; всё же это казалось сказкой рядом с опустевшим и разрушенным миром и разбитыми людьми. Сказкой, но уже полуступившей сюда, в этот мир.
Последующие месяцы не запомнились ничем особенным: счастье имеет свойство быть почти что незаметным, проникая в души людей лишь тонкими золотыми струйками. Оно вращается внутри, клубится, человек чувствует себя лучше, но так и не догадывается, что это и есть счастье. Все эти длинные вечерние прогулки под ржавеющим небом, эти мелкие щекотливые, но такие приятные прикосновения, эти безумные, очаровывающие, пропитанные вечным летом и морским песком разговоры о будущем, что виднелось недалеко, этот взаимный аромат мяты друг у друга, когда Джон с Чесом позволяли себе обниматься среди тёмной одинокой аллеи, скрывающих множество подобных душ, и, наконец, эта непринуждённая забавная работа — во всём этом счастье оставляло частичку себя, давая возможность собрать пазл воедино. Замечательно, что Джон хотя бы догадывался об этом, а Чес, конечно, точно знал.
Это сообщество по расследованию катастрофы и правда никак не мешало им, не доставляло лишних проблем. От них требовался лишь редкий пересказ подробностей, которые быстро документировали местные журналисты. К тому же, они часто пересекались с художниками — те хотели изобразить устройство тех самых установок. Выходило не очень похоже на оригинал, но никто не расстраивался и они продолжали. Джеймс делал вылазки вместе с отрядом — по-хорошему, в сообществе в основном были разведчики, — и, кажется, можно было сделать вывод, что обстрелы прекратились. По опросам чуть ли не самих жителей Ирвайна (отряд доходил и туда) даже ни одного летающего корабля не было видно на небе. Джеймс решил тут же выступить с речью перед народом и сказал, что можно наконец с натяжкой говорить о начале мирного времени. Мирного, конечно, относительно: внеземная сила ушла, но какие демоны остались ещё в людских душах — вот хороший вопрос. Однако пока никому нельзя было выходить за пределы Хайда. Это случилось в начале мая; погода стала напоминать обычную калифорнийскую в это время года, хотя чистое небо было ещё редкостью.
После этого воскресного заявления Чес, как только они дошли до дома, радостно признался ему:
— Ещё совсем немного осталось подождать, Джонни! В августе поедем к океану и начнём выбирать дом. Конечно, не терпится уже сейчас, да и другие люди тоже созреют к тому времени, но, к сожалению, я опасаюсь, что мы будем не в безопасности. Да и дороги ближе к побережью наверняка ещё оставляют желать лучшего… — Джон был с ним полностью согласен: какая разница, сколько им ещё ждать? Ведь в этом кусочке Рая ожидание скрашивалось приятной жизнью. Тогда почему бы и не остаться навсегда, задавали они себе этот вопрос? Просто-напросто потому, что мечта иметь целый собственный дом, а не ютиться на втором этаже, а каждое утро находить взглядом молочно-бирюзовую гладь была слишком обольстительна.
Да и время словно слушалось их: когда надо, почти останавливалось, а иногда скакало как бешеное. И Джон реально начинал думать, что судьба всё же как-то награждает ветеранов войны с собственными чувствами и с миром вообще.
С Чесом жилось даже как-то слишком идеально; Джон уже сожалел, что столько лет насиловал себе мозг женщинами, когда, в общем, тихое, чудесное счастье с зеленовато-карими глазами было совсем рядом. И да, именно после того, как они немного пожили в Хайде, глаза Креймера почему-то стали поблёскивать изумрудным светом. Может быть, это его радость вырывалась наружу? У всех она разного цвета, вероятно. И у Константина наверняка было что-то подобное, просто на себе, конечно, никогда не заметишь.
Джон видел, что они с Чесом построили некий уют в их отношениях. Чего не было у него, Константина, никогда. И чем больше он доверял пареньку, тем сильнее чувствовал себя настоящим собой, а не той параноидальной куклой с ледяными глазами. И это открытие немало удивляло его: он-то думал, что будет, превозмогая боль и ненависть к себе, продираться к этой любви. А оказалось всё просто: испытал горечь в начале, а потом уж припеклось на сердце — ничем не отдерёшь. И пусть многое в этих отношениях было непривычно, по большему счёту Джон был абсолютно счастлив. И знал, что Чес точно такого же мнения.