— Не забудьте к следующему разу прихватить паспорта, когда поедите ко мне: будем обменивать на настоящие, я договорился. А ещё членские удостоверения — уже готовят к выпуску новые, общего вида образцы.
Чес стоял ошеломлённый, с пачкой денег в руках, и с ещё большим трудом осознавал вновь привалившее счастье к его ногам. Джон быстрее справился к приливом такого количества хорошего; Джеймс уже покидал их, они проводили его до ворот, и вскоре дребезжание мотора скрылось вниз, под холм. Несмотря на то, что полная тишина стояла уже как минут пять, Джон и Чес не могли сдвинуться с места: неожиданная удача обладала свойством парализовать тело. Потом, оттаяв, Константин, едва сдерживая смех, глянул на Чеса.
— Вот тебе и заработок нашли!.. Не шикарный, конечно, но прожить на него можно и даже прилично. Учитывая наш имеющийся капитал… выходит даже лучше, чем я планировал! — Креймер же не сдерживал эмоций: искренне и тепло расхохотался и бросился в дом, схватив Джона за рукав. Как только они достигли своей комнаты, Чес вытащил часть их суммы, которую они получили в прошлый раз за помощь в поиске вышек.
— Мы просто обязаны занять себя этим вечером тем, чтобы пересчитывать своё богатство и раскидывать вокруг себя, как в фильмах про новоявленных богачей… — его глаза сияли, а улыбка была немного кроткой, он будто говорил: «Ну, ты прости, конечно же, за то, что ты должен делать такую глупость, но, уж тут ничего не поделаешь, ты должен!». И причина не нужна была: просто потому что это был его Чес, задорный и жизнерадостный Чес. И Джон уже всерьёз был готов на любую абсурдность, лишь бы эти глаза полыхали ярким тёплым светом, а эти губы становились пунцовыми от очередного поцелуя.
Несложно догадаться, как они баловались остаток дня. Но, тем не менее, Константина раздирало любопытство насчёт статеек: не терпелось уже прочесть всё с самого начала и попытаться осознать хоть чего-нибудь…
Чем-то неопределённым, ленивым и скучающим заполнились деньки до ноября, Джон даже и не понял, как так вышло: то ли океан до чёртиков убаюкивал нервы, то ли возможность буквально ничего не делать, разъезжать по окрестностям и устраивать горные пикники оказалась слишком прельстительной. Однако никакого чтения статей так и не произошло; точнее, Джон пробежался глазами по самым первым, написанным мутным, давно позабытым языком и описывающим лишь картину в общем. Хотелось подробностей, но те тонули в глазах Креймера, вовремя прибегавшего к нему с неожиданно привлекательной идеей, или стирались роскошной поездкой по ближним городам. Грубо говоря, Константин позволял себе лениться и часто откладывал чтение, оправдывая тем, что ещё успеет, а вот поймать остывающие лучики осеннего солнца может только сейчас. Каким-то таким образом и вышло, что начало ноября, почти половина месяца прошла с тех пор, как Джеймс вручил ему статьи, а он едва дочитал вторую, да и то — без внимания. Джон поделился своими мыслями с Чесом, и тот с радостью поддержал его интерес к тому, чтобы всё-таки узнать причину происшедшего, за которое они страшно поплатились ради одного банального понимания. Он, виновато улыбаясь и касаясь его руки, сам признался: осознавал как никогда, что отвлекал его, но не мог остановить себя, потому что это лето хотелось если не остановить, то хотя бы проводить к порогу осени волшебным способом. А за статьями этого, конечно, не сделаешь.
Константин его понял: сам-то радовался, как ребёнок, когда парнишка уводил его буквально за руку в очередное неумолимо прекрасное место и показывал, что их общее лето столь красочное, каким не было никогда в их жизнях по отдельности. «Мы будто с тобой два тюбика с краской, Джон! — вдруг признался Чес однажды. — Отдельно — скучные, пусть и необычные цвета. А как только смешались, получили такой оттенок с прожилками, какой невозможно представить человеческому глазу». Константина всегда радовали эти сравнения, такие нежные и наивные, что хотелось в ту же секунду увлечь Креймера с свои объятия и желательно никогда не отпускать, чтобы не дай Бог мир ещё хоть на чуть-чуть смог испортить его.
Короче, проводили лето восвояси, может, несколько банальным способом, но с крупной долей адреналина: посреди ночи проснулись и рванули к океану, бурлящему и неспокойному. Оставив одежду на берегу, побежали, ёжась от холода, в одних плавках по влажному от лунного света пирсу и с разбега позволили чёрной блестящей волне схватить себя и унести на дно. В такие моменты, когда под тобой непроглядная тьма, над тобой — она же, сложно понять, куда надо плыть. Тоненький лунный пучок света указал им путь, и, раскачиваемые туда-сюда, они кое-как выплыли. В этом ночном купании было даже что-то жутковатое; о, это вам не штормящий дневной океан, поверьте! Когда что-то омерзительно касалось ноги, при свете дня мы могли быстро опустить глаза вниз и в ужасе отплыть. А тут… показалось или нет? А если нет, то куда именно плыть? А может, всё-таки водоросль?.. Пока думаешь на этими серьёзными вопросами, позади совсем случайно собирался гребень очередной внезапно возникшей волны и накрывал в буквальном смысле новым вопросом: как не утонуть?
Смеясь, а от смеха — теряя силы, соответственно, положение на воде, они тщетно пытались согреться быстрыми движениями и успевали подтапливать друг друга, при этом сами едва держась. На берегу оказались лишь благодаря волне; прибились вдвоём, схватив друг друга за руки, спиной на воде, чтобы видеть особенно звёздное небо. Потом всё же встали и поковыляли к своим вещам, бесполезно пытаясь вытряхнуть из плавок песок: большая ошибка всех плавающих на песчаном береге — барахтаться на мели… Уж ничем потом не вымоешь впитавшиеся в кожу песчинки. Джон сильно дрожал, а у Чеса слышно стучали зубы; укутавшись одним полотенцем на двоих, они побрели домой, подгоняемые холодным ветром, но счастливые.
— Завтра точно будем читать статьи… — говорил Чес, шмыгая носом. Джон закатывал глаза.
— Да, потому что сляжем с простудой. — Но в душе он всё равно был уверен, что они хорошо отпустили лето. Отпускать лето вообще в ноябре — это да, это могли сделать только они. Но оттого оно казалось ещё более живым и захватывающим. Джон только после этого заплыва, как ни парадоксально, вдруг слишком остро понял, что вот, наконец, они, два расстроенных инструмента, жили в своей мечте, и мечта была соткана не из сигаретного одурманивающего мира, а реальна: стоит прикоснуться, но она не распадётся, не улетит, она — уже крепко впитавшееся вещество. И они с Чесом — такие настоящие и счастливые, растворившиеся в этом океане, наверное, навсегда. Казалось бы, конец? Вот сегодня — точно?.. Нет-нет, только начало — другой истории, осенней истории, зимнеследующей истории, хоть такого слова и нет. И они вдвоём точно придумают, как проводить каждую из таких сказок.
========== Глава 30. Осколки в лучах солнца. ==========
Свой небесный свод каждый чинит в одиночку.
«Жалобная книга» Макс Фрай ©.
***
Перевалило за седьмое ноября, и Джон уже с трудом мог вспомнить себя годичной давности. Всё это было в другой жизни. И ему казалось справедливым изумление, с которым он понимал, что всё же это текущая жизнь была частично подпорчена гнилью. Вселенской, ещё трудом объясненной, но гнилью; это Константин, как и многое другое о катастрофе, прочёл в статьях. И был глубоко удивлён некоторыми моментами… впрочем, тут что ни скажи — всё заставит брови нахмуриться, а взгляд — посерьезнеть.
После прочтения очередной статьи, более взрывной в плане открытия и более информативной, Джон неожиданно резко осознал, что вот именно завтра — горький и важный для него день. Одного задумчивого взгляда и слов «Завтра съездим в Ирвайн…» хватило вполне, чтобы Чес слегка побледнел и, сглотнув комок, закивал. Он всё понял. Он всё и сам вспомнил; вспомнил себя, такого ещё неуверенного и приближающегося к Джону аккуратными шажками, себя, изглоданного усталостью, твёрдой землёй и жгуче холодным ветром. А Константин как сейчас отпил из чаши самой госпожи Печали её тошнотворное варево и окунулся в омут отрешения, где витал убаюкивающий и разлагающий пар уныния. В точно таком же он пребывал где-то неделю или больше тогда. Но и теперь что-то заболело на месте отколовшегося кусочка сердца; и страшно от этого ещё сильнее: пустота, а ноет…