Джон не заметил, как пролетел час; вот он уже стоял перед своим домом — тот выглядел почему-то пустынно, даже забыто, слишком горько и невесело, хотя обычно такое вызывают одиннадцатиэтажки наподобие дома Креймера; он постоял пару минут перед крыльцом, запрокинув голову вверх и высматривая своё окно — свет печально не горел. Значит, навряд ли кто был дома: обычно Кейт могла сидеть либо в кухне, в либо в комнате, но там везде было темно. Константин, уже давно перестав обращать внимания на морось, подумал ещё пару мгновений и зашёл в подъезд; неспешно поднялся на скрипучем лифте, вышел на своём тёмном пустом этаже. Ещё шесть метров — и он уже стоял в прихожей своей бывшей квартиры: действительно, никого. Везде сумрак, воздух какой-то слишком прохладный даже при отоплении, а никаких звуков, кроме монотонно стучащих капель об окно, не было слышно, казалось, во всём доме; пусто и одиноко стало на душе Джона, когда он вошёл в свои большие шикарные апартаменты, насквозь пропитанные роскошью и смертельной холодностью. Ему впервые стало не по себе, и он тут же решительно направился в спальню, чтобы скорее набрать вещей и уйти отсюда. Много времени это не заняло: вещей у него было мало, а собирал он их быстро, поэтому уже вскоре, минут через десять, он поспешно выбегал из дома, скорее стремясь к Чесу, уже наверняка ожидающему его.
Обратный путь только просвистел в ушах, а добирание на лифте не показалось вечностью, а всего лишь — парами секунд. Как и должно быть. Джон поспешно ворвался в квартиру, скинул куртку и обувь и прошёл в комнату: Чес полусидел на кровати, сосредоточенно читая какую-то книжку; мужчина едва мог сдержать улыбку. Тот заметил его не сразу, видимо, сильно зачитавшись; когда же обратил внимание, то поднял голову, встретив его тихой улыбкой.
— Мне казалось, что писать записки — это уже давно изжившее себя прошлое… а оказывается, нет. Иногда такой способ бывает актуальным и в наши дни…
— Ну-ну, ты чего вдруг расфилософствовался? Просто иного выхода у меня точно не было…
— Теперь… — неуверенно начал, — теперь ты остаёшься со мной?
— Я должен следить за тобой, ибо твоё состояние пока намного хуже среднего… я не мог иначе, если ты о семье и так далее. Если хочешь ругать — ругай; тебе позволю, — твёрдо отчеканил Джон, кидая сумку рядом с кроватью. Чес захлопнул книжку с хитрой улыбкой.
— Ого, с чего бы мне такие привилегии? Но, если ты хочешь знать, я не осуждаю тебя. Потому что вижу, что так тебе легче, — тёмные серьёзные глаза пристально глядели на него; Константин лишь хмыкнул и молча добавил света в комнате, включив все пять лампочек.
— Так лучше. Я буду спать на диване, если что… есть свободная полочка в шкафу?
— Да, конечно!.. Открой вот этот, там места полно! — Креймер оживился и указал на шкаф-купе около противоположной стены; пока Константин складывал свои вещи, собеседник сидел глубоко задумчивым и пристально наблюдал за ним. Потом резко решился и начал:
— Послушай, Джон… о записках я не просто так заговорил. Разве ты не заметил?
— Нет, — честно ответил он, полуобернувшись и удивлённо окинув взглядом Чеса. — А что такое?
— Мне есть, что рассказать тебе, Джон… и есть также некоторые пускай глупые, но доказательства… я и сам не знаю, доказательства чего именно. Просто вдруг они помогут тебе понять что-нибудь? — тихо и осторожно проговаривал Креймер, исподлобья посматривая на собеседника.
— Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, — Константин взволнованно взглянул на него, а после подошёл и потрогал его лоб. — Температура ещё выше… давай ты расскажешь обо всём завтра, а сегодня лишь скажешь, какие лекарства тебе нужны, пойдёшь умоешься и ляжешь спать, окей? Не думаю, что это настолько важно, чтобы не было возможным потерпеть до завтрашнего дня…
— Джон, я ведь и так терпел… целых два года прошло с тех пор, как я нашёл кое-что, — он с укоризной на него посмотрел. — Возможно, эти бумажки помогут нам и…
— Всё завтра, Креймер, всё завтра! — напомнил ему Константин; Чес нехотя привстал с кровати, послушно назвал лекарства, которые ему сказали принимать при высокой температуре, и направился в ванную умыться. Он быстро организовал ему всё что нужно; Чес вернулся, принял нужные препараты и улёгся спать. Джон выключил свет и поспешил уйти, однако больной слабо, но ощутимо схватил его за руку, прося остаться. Джон ворчал и противился, ссылаясь на глупость ситуации и необходимость тому лечь раньше, но таки остался, опять и снова поддавшись капризам парнишки.
Константин остался ненадолго — всего на час — а потом покинул Креймера; и этого часа хватило сполна для того чтобы восполнить какие-то странные пробелы и пустоты внутри себя. Он вновь вспомнил, как это — беззаботно смеяться, говорить всё что можно (пусть даже такую откровенность он раньше себе не позволял — сейчас как будто что-то сближало), и вообще, чувствовать прошлое, безвозвратно потерянное. Да, Джон остро понял, что они теперь совсем-совсем другие, чем прежде, и это, в какой-то степени, даже плохо, но он также и понял, что вместе они смогут разобраться в причинах оного и всё преодолеть. Правда, что именно всё, не совсем понятно, но Джон видел, чувствовал, что впереди их ждёт что-то явно оригинальнее обыденных психологических проблем.
К тому же, Чес что-то знал. И Константин даже представить не мог, какой это огромный толчок к будущим головокружительным приключениям!.. Что ж, пускай и мы будем пока теряться в догадках… А сегодня у Джона был самый обычный день.
========== Глава 2. Занавес приоткрывается. ==========
Недоверие как метод выигрывает; недоверие как принцип проигрывает.
Тадеуш Бохеньский ©.
На следующее утро Чесу стало лучше лишь слегка: в основном температура и слабость остались в прежних состояниях. Однако парень выглядел как будто впервые в жизни отдохнувшим и даже счастливым, несмотря на то, что улучшений не было. Джон был и рад, и обеспокоен вместе с тем; мысли после хорошего сна упорядочились, и теперь он, кажется, понял многое, если не абсолютно всё: на здравый разум ситуация стала яснее. Он теперь понял, что вчера принял верное решение, хотя со стороны и могло показаться, что он глупо сбежал из дома. Что ж, пусть думают со стороны; Константин просто знал, что нужен Чесу. А Чес — ему; вот такая вот типичная история. Вчерашние слова Креймера о его каком-то вселенском значении в его жизни теперь не казались ему смешными и преувеличенными — наоборот, он будто за ночь сам понял тот самый сокровенный смысл, скрывающихся в них. А сегодня он с нетерпением ожидал, когда же парень поведает ему то нечто, что ещё со вчерашнего дня не давало ему уснуть.
Первым делом с утра Джон проверил, как Чес; убедившись, что не хуже, он хотел было приняться за какие-то дела по типу готовки завтрака, как парень проснулся и остановил его. Константин не мог не остаться. Уже во второй раз. Нет, в прошлом такого отчаянного потакания капризам не было точно.
— Ну, и зачем на этот раз ты просишь меня остаться? — неловко бросил он, сконфуженно садясь на стул и исподлобья посматривая на Креймера; тот тихо и светло улыбался. Джон знал, что в первый день болезни появляется сильное желание общаться, слушать кого-то, не чувствовать себя отпавшим из общества; по крайней мере, Кейт и Дженни часто упрашивали рассказать его что-нибудь, и он находил крайне интересные темы. А тут… Константин за ночь понял не только какие-то важные и актуальные аспекты своей жизни, а ещё понял и то, что три с половиной года разлуки не могли пройти незамеченными… по-хорошему, он и не знает парня: как тот жил, чем дышал, что ещё пережил. И здесь важны не сухие факты, а само присутствие его в той, прошлой жизни; а Джона там не было. И если парень и страдал (что вероятнее всего), то на помощь ему приходили… другие люди. И те другие люди могли стать (стали!) намного ближе Чесу, чем был когда-то он. Короче, как ни крути, а пропасть — огромная, и если они не чувствуют этого сегодня, то обязательно почувствуют завтра или когда-нибудь позже, но обязательно увидят, осознают, и тогда станет тяжело. Обо всём этом с тревогой думал Джон, сидя как на иголках перед кроватью больного; он не знал, почему вдруг так усугубил свои мысли и зачернил их и так серый тон. День какой-то, видимо, плохой.
— Ты забавен, Джон, когда спрашиваешь такие глупости! — добродушно усмехнулся Креймер, присев на кровати и похлопав его по плечу. — Разве это не понятно? Кому же ещё, как не тебе, оставаться рядом! — наивно воскликнул и усмехнулся. — Впрочем, наверное, ты думаешь гадости. И только не строй удивлённые глаза: я всё понимаю. Мы долго не виделись, и ты считаешь этот промежуток между нами невозобновимым. Что ж, может, это и справедливо. Только не думай, что я много поменялся. Я почти что прежний, так что и обращайся со мной так же, как обращался с прежним Чесом. Окей? — он, кряхтя, приподнялся и, немного шатаясь, поплёлся в ванную; Джон ничего не ответил, лишь проводил его взглядом и подумал, что парнишка чертовски прав, однако думать так наивно, как думал он, всё равно нельзя: время есть время. И если всё не поменялось так кардинально, как представлял себе Джон, то уж некоторые аспекты точно изменили свои знаки.