— Что вы такое болтаете?! — оборвал его от передней площадки мужской голос. — Какой главврач? Какая эвакуация? Не сейте панику, товарищ! А не то — ей-ей! — ссажу вас и как шпиона в милицию сдам!
— Чего это как шпиона? — возмутился лысый. — Да разве ж я неправду?.. Вон кто скажет, что это вранье, что ночью аэродром разбомбили, а?! Мой кум недалече от аэродрома живет. Ночью прибежал, рассказал, как полыхало все…
— Говорят, что завод имени Кирова утром разбомбили, — включился в беседу женский голос. — Говорят, есть погибшие. Много погибших.
— Говорят, что кошки родят! — насмешливо протянул парень в полотняной рубахе со значками комсомола и ГТО на груди. Подмигнул Лене, когда поймал ее взгляд поверх головы лысого товарища. Его темные глаза вдруг напомнили ей о Косте, и она поджала губы, пытаясь не думать о том, что Дрозды как раз с той стороны, где угрожала раскатами гроза. Кто знает, что случилось с ними за прошедшие сутки.
А потом вдруг включились громкоговорители, напоминая о реальности, которая тенью повисла над городом. Тут же прервалась беседа в трамвае при звуке голоса диктора:
— Граждане, городу Минску дан сигнал воздушной тревоги! К городу приближаются вражеские бомбардировщики! Воздушная тревога! Воздушная тревога!
Вагоновожатая остановила трамвай так резко, что люди не удержались на местах. Лену бросило вперед на лысого мужчину с портфелем. Заголосила испуганно женщина. Следом заплакали близнецы, сидевшие на скамье недалеко от Лены. Впрочем, большинство пассажиров со стороны казались спокойными. Только переглядывались друг с другом да то и дело смотрели на ясное небо, не понимая, откуда в этой прозрачной голубизне могут возникнуть вражеские бомбардировщики.
— Граждане, покидаем салон! — крикнула на удивление громко для своей комплекции вагоновожатая. Пассажиры неспешно гуськом двинулись к выходу из вагона, даже во время воздушной тревоги соблюдая правила проезда, как отметила с нервным смешком Лена. Она видела через окна, что и прохожие не особо торопились пройти к бомбоубежищам. Также задирали головы и смотрели в летнее небо. Только и двинулись с места, когда ими начал командовать милиционер, то и дело поднося к губам свисток, чтобы подогнать особо замешкавшихся.
Вскоре, правда, свисток тому уже не понадобился. Голос диктора сменила на какое-то время тишина, а ее в свою очередь разорвал тревожный протяжный гудок, знакомый горожанам по редким учебным тревогам. Именно этот гудок давил на взбудораженные нервы и вносил в душу чувство страха и тревожного ожидания чего-то ужасного. Он и погнал всех в бомбоубежища и подвалы с утроенной силой.
Лена не стала прятаться от бомбежки вместе с остальными пассажирами трамвая. Бросилась пешком вдоль невысоких домов, инстинктивно стараясь почему-то прижиматься к стенам. Ей нужно было вернуться домой как можно скорее, она знала это точно и ругала себя мысленно за то, что оставила своих родных. Мама вряд ли сумеет спуститься в подвал с ее ревматизмом, да еще и совладать с непоседливой Люшей, для которой все будет видеться игрой.
Странно, но паники не было. Была решимость поскорее добежать до знакомой улицы, до родного подъезда. Ее пытались несколько раз остановить. Хватали за руки. Тянули в сторону подвалов и бомбоубежищ. Но она упрямо тянулась прочь от своих нежеланных спасителей, вырывалась, что-то объясняла им, пытаясь перекричать громкий и протяжный звук.
Самое страшное было, когда все вдруг резко и неожиданно смолкло, и на опустевшие улицы города опустилась тишина. Лена даже споткнулась о бордюр, сбитая с толку на мгновение, этой пугающей сейчас тишиной. А потом раздался звук моторов…
Самолетов было несколько. Они темными большими птицами прорезали голубое небо, медленно пройдя над головой Лены. Она проводила их взглядом, не понимая, что ей следует делать сейчас — то ли броситься в ближайшую арку и прятаться от этих махин, то ли бежать дальше, не обращая внимания на эти страшные знаки вторжения. Самолеты, ни помедлив ни на секунду, скрылись из вида, будто их не интересовали улочки города под ними, а они просто прибыли сюда познакомиться с Минском.
И скорее всего, так и было, как решила после Лена. Потому что немецкие самолеты вернулись спустя некоторое время, но точно так же горделиво проследовали обратно, откуда прилетели. Они летели ниже, словно не боялись тех, кто наблюдал за ними с земли, и Лена уже могла без усилий разглядеть нацистские знаки на крыльях.
Они возвращались еще не раз. Будто летчикам и самим было интересно пролетать над городом, пугая жителей и наблюдая за редкими смельчаками, кто не спрятался от них, с высоты полета. Или будто дразнили свысока минчан, напоминая о том, что теперь они хозяева неба над Минском. Ведь самолеты, которые могли бы быть угрозой для них, сейчас остались всего лишь сгоревшими остовами на сожженной дочерна земле.