Тревогу отменили только спустя полчаса, когда немецкие самолеты, наигравшись вдоволь, решили не возвращаться в город. Лена слышала потом, в колонне беженцев, когда шли от Минска, что какой-то военный обстрелял эти самолеты из зенитки, но так и не могла понять, правда ли это или всего лишь слухи, как и многое, о чем говорили в то время.
Тем не менее самолеты в тот вечер второго дня войны так и не возвращались, несмотря на то, что воздушную тревогу объявляли несколько раз. Слава богу, Люше, как и думала Лена, все казалось игрой, и она не боялась, ее маленькая храбрая девочка. Она покорно спускалась вместе с бабушкой и тетей в подвал, не проронив ни слезинки страха, не сказав слова поперек. Единственный раз она заартачилась идти с Леной во время последнего объявления воздушной тревоги, когда отказалась уходить Татьяна Георгиевна.
— У меня невероятно болят колени и спина, мои дорогие. Я просто не смогу подняться потом в квартиру. Идите без меня. Будь что будет, — устало оправдывала мама свой отказ. Лена не могла ее судить — три последних спуска и подъема по лестнице парадной дались ей особенно тяжело. И Лена не могла не думать, что это просто изощренное издевательство над ними, горожанами — дразнить налетами. Тогда она еще могла позволить себе такие мысли…
Костя не пришел в тот вечер, как ни ждала его Лена, напряженно вглядываясь в каждого редкого прохожего, кто заходил в арку двора. И от этого чувство неопределенности и тревоги только множилось. Она ругала себя, что так и не решилась поехать в Дрозды или к проходной завода, где работал дядя Паша, чтобы узнать хоть что-нибудь. И старательно гнала от себя ощущение чего-то непоправимого, которое свернулось змеей вокруг сердца, мешая свободно дышать. А еще ей казалось, что как только они с мамой и Люшей уедут из Минска, то Костя придет в эту квартиру, чтобы найти их. И они разминутся всего лишь на несколько минут, чтобы позднее никогда-никогда не встретиться.
— Приходи, Костя, приходи, пожалуйста, — звала Лена в ночи, полной раскатов военной грозы, шагнувшей еще ближе к городу, и странных световых отблесков где-то вдалеке за чертой города. Словно рассвет решил прийти раньше и раскинулся лучами на краю неба над Минском.
Мать Леи сумела уговорить одного из соседей, решивших покинуть Минск на собственной подводе, выделить места для Леи и Дементьевых. Лея решила провести ночь перед отъездом с родителями, на Юбилейной, поэтому Лене предстояло самой закрыть плотно на шпингалеты окна во всех комнатах и закрыть на замки комнаты и квартиру. Запасной ключ от квартиры она оставила заспанному дворнику, как и требовало объявление от домкома. Лена, правда, очень надеялась, что этот ключ никому не понадобится, что никаких пожаров и в помине не будет. И так оставлять квартиру было не по себе. Особенно маме и Люше, прожившим в этом доме столько лет.
Для Кости Лена оставила записку. Вернее, две. Одну — на круглом столе в большой комнате. Вторую запихнула в щель косяка двери, аккуратно сложив в небольшой белый квадрат. На случай, если ее подозрения окажутся правдой, и Костя придет сюда, едва они скроются из вида на рассветной улице.
Знакомый родителей Леи Зиновий Вайнштейн служил извозчиком, потому ему повезло иметь собственный транспорт сейчас во главе с небольшим конем Хавером. На телеге помимо нехитрого скарба разместили детей — Люшу и двух внуков Вайнштейна, его старую тещу и Татьяну Георгиевну. Лена, беременная Лея и сам Зиновий двинулись пешком. При этом Зиновий, оглядев с ног до головы девушек, щелкнул языком недовольно:
— Чи на парад паненки собрались? Кто же в таких ботах в дорогу сбирается-то?
Правоту Зиновия Лена признала уже спустя несколько километров, когда заболели ноги в красивых, но неудобных для долгой ходьбы ботиночках. Но другой обуви без каблуков у нее было, потому приходилось стискивать зубы и упрямо идти вперед среди таких же беженцев, как они, длинной колонной растянувшихся по Московскому шоссе.
Двигаться было сложно. Слишком много людей. Слишком много шума, криков животных, которых тащили за собой на привязи, и гомона, от которого уже через пару часов начала болеть голова. То и дело приходилось отходить в сторону, давая путь колонне солдат или военному автотранспорту, идущему к Минску.
— Потерпите немного! — кричали солдаты, подбадривая усталых от жары беженцев. — Скоро вернетесь домой!