Тут настала очередь Лены отводить взгляд. И не потому, что за последние два месяца ей так и не удалось увидеть его жену. А потому что совсем недавно позвал к себе в комнату Ротбауэр после очередного визита к стенам гетто и, глядя в окно, отстраненно и буднично, словно сообщая, что завтра переменится погода, сказал:
— Нет нужды больше ходить к гетто. Детский дом вместе с воспитателями ликвидирован в начале марта. Я думаю, мы оба понимаем, что это значит, Лена. Если не веришь мне, спроси Курта или Вольфганга. Забудь о своей еврейке. Не думаю, что ей удалось выжить. Вы же до крайности сентиментальны, помнишь? Вряд ли она бросила бедных маленьких жидов…
— Это же дети, — только и сумела произнести Лена, пораженная до глубины души его равнодушием.
— Это были маленькие жиды. А именно жиды, будто черви, точили Европу изнутри, — отрезал Ротбауэр, погасив резким движением окурок. — Мы всего лишь спасаем мир от тлетворного разрушения.
После этого разговора Лена долго лежала без сна, ворочаясь в постели. Ей казалось, что вряд ли она сумеет найти силы выйти утром, как ни в чем ни бывало на работу, и выполнять привычные обязанности, глядя на ужасающие символы на форме Ротбауэра. Она думала, что не сможет и слова сказать немцам, даже в одной комнате находиться с ними. Но пришло утро, а вместе с ним и понимание того, что она должна сделать это. Просто потому что на нее рассчитывали люди. Потому что это был ее долг как комсомолки и патриотки. А еще потому, что маячила где-то впереди неясная надежда на то, что однажды группа Якова поможет бежать военнопленным, работающим в отделении АРР, как обещал ей однажды Йоффе.
Потому, что это означало спасение жизни. Пусть и не жизни Леи.
Восемь человек бывших военнослужащих…
— Но ты не знаешь точно, — упрямо повторил Яков, когда Лена была вынуждена рассказать ему об этом разговоре с Ротбауэром. Он сам обо всем догадался по ее взгляду. Она никогда не умела скрывать свои эмоции, потому до сих пор удивлялась, что так долго работает у немцев, и никто даже не заподозрил ее истинных мыслей.
— Я не знаю точно, — призналась она, понимая, как важно ему не потерять надежду.
— Немец сказал — Курт и Вольфганг. Кто это? — жестко спросил Яков тоном, от которого у Лены мурашки побежали вдоль позвоночника. А может, это просто от порыва пронизывающего ветра, не по-весеннему холодного, стало так не по себе.
— Курт Динц и Вольфганг Франке, офицеры айнзацкоманды, — сказала Лена, а потом ужаснулась тому, что сделала, заранее предугадывая последствия того, что задумал Яков. — Если с ними что-то случится, немцы устроят очередной погром в гетто. Это не вернет Лею! Будет только хуже! Подумай сам…
— Значит, нацистов защищаешь, да? Привыкла с ними по кабакам плясать?
Лена отшатнулась, словно он ее ударил этим словами. Хотя по сути, разве было не так? В самое сердце — пониманием того, что он не один так думает. Ей плевали иногда вслед во дворе, шипя в спину, что живет с немцем. Отворачивались бывшие знакомые при встрече после того, как она стала работать в отделении АРР. Ей казалось, что ничто и никогда не смоет с нее всю эту грязь, что липла к ней с каждым прожитым днем. Но слышать подобное от Якова, который сам убеждал ее, что подобная близость к немцам будет только в помощь общему делу…
— Прости меня, — проговорил быстро Яков, замечая боль на лице Лены. — Я знаю, что это не так…
— Когда вы планируете осуществить побег военнопленных из АРР? — спросила она, стараясь не думать о том, что творилось сейчас в ее душе. — Саша Комаров, один из пленных, плохо видит. Если немцы заметят…
— Сейчас задача не побег военнопленных, Лена, — оборвал ее Яков. — Мы должны сосредоточиться на главном.
— Спасти их жизни — это не главное?
— Нам нужно пока сохранить твое место при АРР, Лена. Если мы организуем их побег, то подведем тебя под подозрение.
— Я готова к этому. Мне нужно только немного времени, чтобы найти безопасное место для мамы…
— Мы не будем готовить побег военнопленных! — уже резче отрезал Яков. — Такой задачи нет у нашей группы. Я же сказал тебе!
— Задачи? — переспросила Лена удивленно, а потом бросила ему иронично, не скрывая своего разочарования. — Когда все это стало важнее человеческих жизней? Восемь жизней, Яков!
— Ты думаешь, побег от немцев — это все? — вспылил в ответ тот. — Нет, это не все! Нужна одежда и документы, иначе все закончится буквально тут же, у штаба АРР. Ты подумала, как ты пронесешь им одежду? В своей сумочке? А документы? Где ты возьмешь восемь аусвайсов? А паспорта? Человек, который занимался бланками документов для нас, был расстрелян недавно, помнишь об этой казни? Мы сейчас потеряли половину наших. Слишком много было самодеятельности и самонадеянности! У нас другая задача с тобой, Лена. Иногда ради чего-то большего нужно идти на жертвы. Ты просто еще совсем юна для всего этого. И не заслужила того, чтобы вот так взрослеть. Никто из нас не заслужил всего этого…