— Скоро лето. Люше будет полезно провести лето здесь, в Белоруссии. А если Соболевы вернутся на дачу из Москвы, то было бы очень хорошо выбрать на пару недель в Дрозды, — говорила Татьяна Георгиевна, и от этой убежденности, что мир вокруг совершенно не изменился, Лене становилось невыносимо горько. Немецкий доктор, по протекции Ротбауэра к которому устроили наблюдать состояние Татьяны Георгиевны, прав. Для мамы все навсегда остановилось в тот летний день, и теперь вся ее жизнь будет заключена в строго определенном времени, где нет войны, где близкие рядом, и им всегда можно послать письмо или телеграмму.
Лена не смогла толком расспросить маму о том, чем закончился вчерашний вечер, и к чему привела ее истерика, которую пришлось наблюдать немецким соседям. Ни Йенс, ни Ротбауэр не обмолвились о ней, и она поспешила забыть о том, что произошло, тем более что при каждом воспоминании о том вечере, ее терзали стыд и злость на себя. Она так ничего и не добилась этим ненавистным ей сейчас свиданием. Только выставила себя полной дурой перед немцами и все.
Франке еще долго не придет к ним в квартиру и еще долго не появится в компании Ротбауэра. Так сказал Лене Йенс через пару дней в кухне, когда оба чистили картошку каждый в своем углу. Лена удивилась этому, ведь сам гауптштурмфюрер ни словом ни упомянул за это время ни этот злополучный вечер, ни Франке, ни ее злополучную истерику, общаясь с ней на работе исключительно по делу. И даже в пятницу утром, когда положил перед ней на рабочий стол очки с перевязанной шнурком дужкой, Ротбауэр ничего не произнес. Словно это все было в порядке вещей, что он принес ей очки для одного из военнопленных, осторожно пакующих в деревянные ящики ценности одного из старых музеев-имений.
Лена долго не решалась брать эти очки, лежащие на стопке пустых формуляров, которые ей предстояло заполнить. Только во второй половине дня, мысленно прося прощения у незнакомого ей прежнего владельца, она осмелилась взять их в руки. Лене оставалось только утешать себя тем, что он мог быть счастлив, что очки могут спасти чью-то жизнь. Потому что иначе…
Лена оставила обещанный Саше подарок в хранилище между недавно прибывших картин, которые разбирали военнопленные. И не могла не улыбнуться, когда встретилась как-то взглядом с Комаровым, и тот посмотрел на нее через стекла и поправил пальцем забавно очки с перемотанной дужкой, сползшие на нос. Они были немного великоваты для лица худенького Саши, отчего создавалось ощущение, что он просто нацепил на нос очки взрослого мужчины. Но он был явно счастлив, судя по тому, что под конец дня даже стал напевать себе под нос слова «На сопках Маньчжурии», популярный до оккупации вальс на общественных гуляниях. От его радости стало теплее на сердце, даже показался светлее этот холодный майский день.
— Я должна сказать спасибо, — только к концу следующего дня Лена нашла в себе силы и смелость шагнуть в комнату Ротбауэра и поблагодарить за этот неожиданный подарок. Тот только пожал плечами и ничего не сказал в ответ, делая вид, что ему совершенно безразлично, и ему нет дела до того, о чем она ведет речь. Ротбауэр торопился на ужин к рейхскомиссару, и Лена была только рада этой спешке. Это означало, что ей не придется долго его благодарить. А значит, увидеть в нем совершенно другие качества, которые в последнее время стала все чаще замечать.
В понедельник Саши среди военнопленных, пришедших на работу, не оказалось. Лена хотела расспросить остальных о Комарове, но они всячески избегали общения с ней, и она оставила свои попытки. Именно Ротбауэр рассказал ей о судьбе бывшего студента московской консерватории. Мимоходом. Буднично. Подписывая список для очередной отправки художественных ценностей в Германию составом, отправляющимся в конце недели, он словно между делом произнес:
— Хочу, чтобы ты знала, твоего маленького помощника я вычеркнул из списка работников, Лена. Тиф. Нет смысла уже тратить на него довольствие. Хотя русские были довольны сегодня, когда разделили его порцию между собой, — он помедлил минуту, заметив, как Лена изменилась в лице в этот миг. А потом улыбнулся криво и добавил: — Я же говорил тебе, не привязывайся к ним…
Глава 6
«Не привязывайся к ним!»
Именно эту фразу Лена повторяла себе, словно пытаясь записать где-то внутри своей головы. Чтобы даже на секунду не просыпалась мимолетно совесть, когда встречалась взглядами с Ротбауэром. Не прошло и пары недель с момента смерти Комарова в лагерном лазарете, как судьба совершила очередной поворот, напоминая Лене эти слова, произнесенные гауптштурмфюрером.