Это было ее ошибкой. Немка прищурила глаза в гневе. Ей явно не понравилось, что Лена вмешалась в их разговор. Сердце Лены тут же упало куда-то в живот от страха, что все потеряно, и им все-таки придется расстаться с Катей.
— Я заплачу за нее половину того, что просят. Потому что она едва ли будет работать на половину так же, как эта.
— Но, фрау Биргит, это в полной мере компенсируется ее знанием…
— Половину! — отчеканила немка. — Я уже заранее чувствую, как намучаюсь с этой девкой. Должна же быть хоть какая-то компенсация.
Переводчик склонил голову в знак согласия и показал рукой в сторону стола администрации биржи, вежливо пропуская женщину вперед. Катерина нетерпеливо дернула Лену за руку.
— Ну? Что тут?
— Нас купили. Вдвоем. Для работы где-то в Розенбурге. Я не все поняла, но точно знаю, что это не бордель. Думаю, это…
Договорить Лене помешал сотрудник биржи, который пришел за девушками, чтобы выдать немке ее «приобретение». Совершенно не церемонясь, он схватил их обеих за предплечья и потащил в сторону небольшой грузовой машины, возле которой ждала покупательница, недовольно поджав губы.
Она была не одна. Неподалеку от водительской двери стоял молодой темноволосый мужчина. Кепка была надвинута так низко, что бросала тень на его заросшее щетиной лицо, и Лена не сумела понять, отчего он так криво улыбается, глядя все происходящее. То ли это его забавляло, то ли он наоборот был недоволен тем, что видел. Одеждой — клетчатой рубашкой с нашитым значком «Р» на груди и широкими грязными брюками — этот человек сильно отличался от аккуратных немцев, пришедших на биржу.
— Девицы сядут в кузов, Войтек, — сказала немка шоферу, когда помощник вывел к грузовику третью работницу, выбранную на бирже. Высокую русоволосую, с длинной и толстой косой, уложенной короной вокруг головы. Красивые голубые глаза запали от недостатка воды и питания, но было видно, что она не так уж и недурна собой под грязью, покрывающей широкоскулое лицо.
— Матерь Божья, какой от них невыносимый запах! — немка приложила платок к носу, как делала это неоднократно ранее, и Лена со стыдом поняла, что она права. За эти дни, проведенные в духоте товарного вагона, запах мочи и пота настолько впитался в одежду и волосы, что казалось, от него никогда не избавиться. Неудивительно, что русские сейчас казались дикарями этим чисто и со вкусом одетым немцам, которые не скрывали своей брезгливости, едва начинали осмотр будущих работников.
Лене было неловко, что она так неопрятно выглядит сейчас. Поэтому она предпочла бы, чтобы шофер не помогал ей забраться в кузов. Чтобы не думал лишний раз, что она такая грязная. Но Войтек смело шагнул к ней и обхватил руками ее тонкую талию, даже не поморщившись, когда запах, вероятно, ударил ему в нос. На какое-то мгновение их взгляды встретились, и Лена поразилась тому, какими темными казались его глаза в тени козырька кепки. А потом он легко, словно пушинку, перекинул ее в кузов, не давая даже секунды, чтобы смутиться силе его рук и смелости жеста. Только произнес короткое и быстрое «Проше» в ответ на ее тихое «Спасибо».
— Лях, — сказала Катерина, когда девушки расположились в кузове, и грузовик тронулся с места. — Лях в работниках у немки той. Приметила?
Лена только пожала в ответ плечами, почувствовав вдруг неимоверную усталость. Хотелось лечь в кузове, закрыть глаза и заснуть. И в то же время нужно было держать глаза широко открытыми, чтобы понять, куда именно их привезли и как отсюда можно бежать домой, в Минск. Она старательно разглядывала улицы города, по которым их везли, с ровными рядами каменных невысоких домов, с большими витринами, с одетыми словно с картинки прохожими и с ненавистными флагами на каждом шагу. Лена смотрела на этот чистый цветущий город и его жителей и вспоминала руины, в которые превратили город ее детства. Как же она ненавидела немцев в эти минуты, видя этот контраст!
— Тварюги немецкие! — прошипела тихо девушка с короной из косы. А потом осеклась, покосившись на Лену с Катериной. Испугалась, что позволила себе лишнего. Чтобы успокоить ее, Лена потянулась к ней и сжала ее ладонь в знак того, что разделяет ее чувства, что она «своя». И при этом прикосновении девушку словно прорвало — она заговорила, захлебываясь словами, мешая русский язык и белорусский.
Ее звали Яниной. Родом была из Лиды, откуда в начале прошлого лета девушка перебралась в деревню Таборы под Минском к родственникам матери. Хотела поступать в училище в городе, быть «сестрой» при больнице. Но началась война, и все планы рухнули. Жилось в деревне голодно. Ютились по чужим углам, потому что дом у родственников отобрали немцы, как один из самых больших. Да еще и беженцев к себе приняли под крыло — двух детей, у которых при бомбежке погибли мать и бабушка.