— Если я не буду рисовать эту родинку, Безгойрода явно заинтересуется причинами, — произнесла Лена после короткой паузы, во время которой пыталась унять боль от укола, который нанес Костя своими словами. — И рано или поздно он докопается до сути.
Соболев лишь только улыбнулся грустно уголками губ в ответ на это. То, что она не сделала даже попытки возражать его словам, все еще висело между ними невидимой тяжелой тучей, которую почувствовали оба в этот момент. В тот вечер Костя впервые не остался на ужин в домике на Егерштрассе, сославшись на занятость. И последующие несколько дней у них не случилось возможности развеять то тяжелое настроение, в котором простились у калитки: Соболеву пришлось выезжать в шахты за пределы предместий Дрездена, а Лена была слишком занята с очередным списком оборудования для последующей отправки в СССР.
Костя появился на пороге домика на Егерштрассе спустя неделю, когда Кристль ушла на вечернюю службу, а Пауль на очередное партийное собрание. Сначала Лена даже не поняла, что с ним что-то не так, бросившись спешно сервировать скудный ужин. Просто никогда не видела его раньше выпившим, вот и не распознала, что Костя пришел пьяным. Да и как можно было угадать? Его походка была ровной и твердой, а движения по-прежнему уверенными. Только странный блеск глаз да незнакомое прежде выражение лица выдавали странность тем вечером. Заподозрила неладное, лишь, когда Костя остановил ее, резко бросив вдруг короткое: «Сядь!». Это было так неожиданно, что Лена даже замерла на месте, удивленная тоном его голоса. И мгновенно почувствовала опасность, наученная прошлым опытом прожитых дней в оккупации и в плену.
— Ты сказала мне не все о своем прошлом в Тюрингии, — глухо произнес Костя, и Лена с трудом удержалась, чтобы не показать свой страх при этих словах. Кто мог сказать Косте о Рихарде? Только Гизбрехты знали о нем. Неужели Пауль?..
— Ты не была ранена при побеге, — продолжил тем временем Костя, медленно и резко проговаривая каждое слово, словно кнутом хлестал. — Немцы спасли тебя вовсе не от огнестрельной раны.
Лена никогда не говорила о ранении, не желая лгать. «Я истекала кровью», вот что она сказала тогда. «Людо спас меня от неминуемой смерти». Эту полуправду она рассказала Косте в ту ночь, утаивая истинную причину.
— Сегодня днем пришел ответ от союзников на запрос с нашей стороны о твоих документах. «Разыскиваемая умерла во время пребывания в плену. Причина — постабортная инфекция». Постабортная!
Она даже вздрогнула от этого выкрика, за которым последовал такой яростный удар ладонью по столу, что подпрыгнула посуда, жалобно звякнув стеклом стаканов и металлом приборов.
— Скажи мне, — напряженным тихим голосом попросил Костя, когда в комнате снова стало тихо. — Скажи мне правду наконец!
Лена молчала, не понимая, как следует сейчас вести себя с ним. Он снова стал тем незнакомым ей мужчиной, который шагнул на порог этого дома, готовый судить и карать за предательство. Только тогда оно было ненастоящим, это преступление перед ним и страной, а теперь ее вина была реальной. И она не знала, какие именно слова подобрать сейчас. Потому что никакие слова не были способны изложить ее полную историю и не нарушить тех хрупких отношений, которые едва установились между ними.
— Кто это был? Кто? Кто-то из таких же пленников, как ты? — произнес тем временем Костя и посмотрел ей, бледной как смерть, в широко распахнутые глаза, в которых плескались все ее эмоции и чувства. — Ты рассказывала о том, как наша как-то была с голландцем. И ты тоже? Или это был?.. Это был немец! Иначе бы ты рассказала. Это был немец!
Ее лицо без лишних слов подсказало, что он попал в самую точку. Ладони сжались тут же в кулаки, дрогнули желваки на скулах, настолько он сильно сжал челюсти, пытаясь сдержать злые слова, рвавшиеся с губ.
— Тебя… тебя взяли силой? Поэтому ты сделала аборт? Просто расскажи наконец всю правду. Потому что я не понимаю сейчас, Лена, кто ты такая. Я пытаюсь получить ответы, но то, что рассказываешь мне ты, и то, что я узнаю сам…
— Я не делала аборт. По крайней мере, не по своей воле, — произнесла Лена быстро, опасаясь передумать и промолчать. Не стоило скрывать правду от Кости. Пусть она и разрушит все хрупкое между ними, что удалось восстановить с таким трудом. Значит, так должно быть, и с этим нужно было только смириться, как и с тем, что ее жизнь уже никогда не будет прежней. — Мне сделали аборт насильно. По нацистской идеологии дети со смешанной кровью не должны появляться на свет как… как полукровки.