Костя все говорил и говорил, обнимая ее крепко и обжигая своим горячим дыханием ее ухо. Не подозревая, что она уже все решила, и это их прощание. Что она собирает сейчас каждую секунду из этого момента: запах его гимнастерки, звук его голоса, крепость его объятия, чтобы сохранить на память. Что она старательно не думает о том, что до безумия хочет обнять совершенно другого мужчину, которого уже не имела ни малейшего права обнимать. И что пытается побороть внутри стойкое ощущение, что совершает сейчас самую большую ошибку в своей жизни.
Поезд разорвал их объятие длинным гудком, напоминая, что готов к отправлению в Берлин.
— Через три минуты отправится. Нужно торопиться, — посмотрел на часы Костя, пряча тем самым свою неожиданную робость и неловкость от взгляда Лены. — Я помогу тебе устроиться в вагоне, а потом пойду.
— Ты так опоздаешь, — заметила Лена. — Я могу сама, не переживай.
— Тогда иди в вагон, Лена, — ответил Костя с каким-то странным нажимом. И Лена поняла по его взгляду, что ее сомнения сейчас как на ладони для него, и что он боится, что она не уедет в Берлин, изменив решение. Чтобы успокоить его, Лена забрала из его руки свой чемодан и поднялась с его поддержкой по ступеням в вагон.
— Увидимся в Москве, — улыбнулся ей нервно Костя, когда она взглянула на него перед тем, как скрыться в вагоне. Наверное, надо было ответить. Успокоить его напряженные нервы. Но она не хотела лгать ему. Больше не хотела. Только сжала пальцами яблоко, которое все еще сжимала в ладони, и прижала его к губам, стараясь подавить рыдание, теснившееся в груди.
Все же в порядке. Она возвращается домой. К своим родным, похороненным в Минске, чтобы ухаживать за ними. К Лее, которой так много хочется рассказать и все объяснить.
Она возвращается домой. Вот решилось. Это самое правильное сейчас. Это самое нужное. Это самое важное.
Но почему же она никак не может подавить в груди ощущение какой-то непоправимой ошибки?
Глава 62
Зачем здесь был этот русский? Что хотел здесь найти?
Эти вопросы все не шли из головы, мешая спокойному сну. Странно, он выматывался каждый день в хлопотах подготовки к отъезду настолько, что падал в постель каждый вечер без сил. Падал, но не засыпал. Бессонница стала привычной спутницей последних дней. Рихард был раздражен не только потому, что она не давала полноценного отдыха, мешая восстановлению, и не только потому, что во снах можно было уйти от реальности. Бессонница приводила с собой неизменных спутников — тягостные размышления и безжалостное сожаление, которые терзали и терзали его до самого рассвета. И тогда он поднялся со смятой постели и ушел на озеро встречать первые часы очередного летнего дня, заполненного суматохой и волнениями о транспорте. Не его волнениями. Его не особо волновало, что именно удастся вывезти из Германии. Судьба нажитых богатств фон Ренбек, за исключением фамильных и памятных предметов, которые передавались из поколения в поколение, его сейчас совсем не трогала. Если бы не желание поддержать Адель в ее стремлении спасти от русских как можно больше имущества, он бы, наверное, вообще не занимался этим. Потому что в голове неустанно в числе прочих крутилась мысль, что все это должно стать расплатой. И то — этого не хватит, чтобы полностью рассчитаться по счетам, которые предъявят сейчас после поражения Германии.
Иногда Рихард завидовал целеустремленности Адели и ее жизнерадостности. Он успел позабыть, какой напористой и упрямой она могла быть, если чего-то желала. Именно это и позволило ей добиться разрешения на въезд в Германию в первые же две недели, как американцы заняли Тюрингию. И надо отдать должное — ее приезд и пребывание рядом с ним давали сейчас какие-никакие силы жить дальше, когда все было кончено не только со страной, но и с ним самим.
Рихард не ожидал, что останется в живых после покидания машины над Одером. Чисто инстинктивно среагировало тело, когда душа замолчала, смирившись с неизбежным. Руки и ноги действовали совершенно по наитию, выполняя то, что отложилось уже куда-то подсознательно за годы войны в небе. Он даже не помнил, как это произошло. Только-только был в воздухе, а затем картинка сменилась на зелень весеннего леса перед глазами, а в теле уже разливалась боль от левого плеча по спине до бедра, захватывая все больше и больше и вытесняя любые другие мысли, кроме как о том, чтобы прекратить это мучение.
Он расстегнул ремни и попытался сгруппироваться, чтобы упасть с высоты ветвей, в которых запутался его парашют, да так, чтобы боль ударила как можно слабее. Но все-таки не сумел этого сделать. Видимо, все же расстояние показалось ошибочно небольшим, потому что от удара об землю боль оказалась настолько острой, что Рихард потерял сознание и пришел в себя только в сумерках. Каждое движение рукой причиняло невыносимую боль, но пальцами шевелить удавалось, из чего он заключил, что кости были целы. Но попытка подняться на ноги, во время которой он неловко задел поврежденные плечо и руку, снова выбила его из сознания от болевого шока на долгие часы.