В следующий раз Рихард пришел в себя уже на рассвете. Каждая минута была на счету. Он ясно и без особых для того усилий слышал фронт, который все приближался к нему, угрожая пленом. А в плен он определенно не желал попасть, памятуя о жестокости русских по слухам, которые передавали друг другу в немецких войсках. Вполне ожидаемой, на взгляд Рихарда, если вспомнить все, что он видел, когда воевал в Крыму.
«Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб»…[207]
Нужно было идти. Каждая минута грозила опасностью столкнуться с солдатами Красной Армии. Поэтому Рихард соорудил что-то наподобие поддерживающей повязки для своей руки из грязного шарфа, чтобы не тревожить лишний раз поврежденную сторону, и с трудом поднялся на ноги.
Сначала было сложно. Кружилась первое время голова от слабости. А еще он никак не мог сообразить, в какую сторону ему следует направиться сейчас, чтобы не угодить к русским. Казалось по раскатам, фронт окружал его со всех сторон, что было невозможным, и эти мысли вносили сумятицу в и без того замутненное сознание.
Весь прежний мир вокруг в одно мгновение перестал существовать и обезлюдел на километры вокруг. Грунтовая дорога, по которой Рихард выбрался из леса, была совершенно пустой. Высокое хмурое небо, затянутое темным дымом от пожарища где-то неподалеку, тоже хранило удивительную пустоту, словно во всем мире закончились самолеты, и война шла исключительно на земле. А может, так и было, учитывая тот дефицит летчиков и машин, что сложился в рейхе к этому дню…
Рихард часто уставал, и ему приходилось усаживаться на обочине дороги, чтобы набраться сил для дальнейшего пути. Последнее из окрестных местечек, что он знал сейчас как ориентир — это был Нойцелле, городок, который он запомнил по башням католического аббатства с высоты полета. Судя по циферблату часов, стекло которых треснуло от удара, он был в пути уже около восьми часов, а значит, скоро должен был показаться городок Бесков. Должен был, но его все не было — только зелень лесов и лугов, грунт дороги и синева неба, отражающаяся в ровной глади небольших озер, которые Рихард проходил.
Может, ему просто казалось, что он проходил километры, невольно пришло в голову Рихарду. А на самом деле, он еле-еле миновал треть пути до Бескова. А может, он вообще шел не в ту сторону, и на самом деле направлялся к восточной границе Германии прямо в руки к русским. Никто бы не смог ему подсказать, а компас он потерял при падении и так не сумел найти, как ни старался.
На закате Рихарду посчастливилось выйти на один из окрестных хуторов, в котором его встретил пожилой немец. Предыдущие встреченные хозяйства были пусты — владельцы либо оставили их и направились на запад, убегая от войны и от русских, войска которых неутомимо приближались, угрожая раскатами орудий, либо были мертвы, что было гораздо страшнее.
Рихард не раз видел смерть. Она была верной спутницей войны, поэтому он постепенно приучил себя к ней. Но были смерти, которые выбивали из этого неестественного состояния отстраненности. Например, смерть Гриши, которую он никак не мог забыть с тех пор, как память услужливо воскресила этот страшный момент. И он знал, что долго не сможет вычеркнуть из памяти и те смерти, что увидел в эти последние дни войны. Смерти немецких детей, которых убивали родители перед собственным самоубийством в страхе перед наступлением русских. Это было совершеннейшим безумием, по мнению Рихарда. Но это был их страшный выбор, пусть он и не принимал его той самой частицей души, которая заставляла его всякий переходный момент отходить от края.
Даже падая в пропасть, рейх умудрялся пожирать еще больше жизней… Как ненасытная гидра…
Эти тела, которые Рихард находил в пустых домах хуторов, опустевшее пространство вокруг него, полное только звуками приближающегося поражения от русских, и боль, терзающая при каждом шаге его тело, едва не свели его с ума тогда. Поэтому он неимоверно обрадовался, когда нашел пожилого немца, сидевшего на пороге дома и безмятежно курившего трубку.