— Ты идешь не в ту сторону, — как-то панибратски подтвердил догадки Рихарда усталый и равнодушный ко всему происходящему бауэр. — Чтобы добраться до Бескова, нужно держаться намного севернее. Но смысла в этом нет — русские еще утром перерезали автобан на Берлин.
А на вопрос, где сейчас держат фронт немецкие войска, собеседник Рихарда только обвел рукой все окружающее пространство и рассказал, что в Форсте еще держат оборону, но он не особо уверен. Пару часов назад он встретил госпитальный гужевой караван, и один из возниц крикнул, что русские перешли Шпрее и атаковали Шпремберг. Рихард прекрасно понимал, что означают эти новости. Русские рвались захватить основные автомагистрали, идущие через Котбус, который явно был следующим в их списке. Это были отличные пути, без которых невозможно снабжение войск под Берлином. Надо было отдать должное русским — это была превосходная стратегия, уже явный успех которой сулил им победу в боях за Берлин.
— Тебе нужно в госпиталь, молодой человек. Ты явно ранен — весь в крови, — ткнул трубкой в его сторону невозмутимый бауэр. — Здесь недалеко в Либерозе как раз такой расположился недавно. Если, конечно, не успел снова переехать подальше от русских.
Название местечка было знакомо Рихарду. Насколько он знал, в городке находился замок Либерозе, принадлежавший фон дер Шуленбергам, представители одной ветви которых были недавно казнены как участники июльского заговора прошлого года[208]. Как ни пытался вспомнить Рихард, был ли как-то задет этими обвинениями граф Альбрехт, которому принадлежал замок Либерозе и который был давним знакомцем его семьи, он не смог. В любом случае, стоило испытать этот шанс, который подкинула ему судьба в который раз. Да и не мешало бы показать поврежденную руку докторам в госпитале, так что Рихард с огромной благодарностью принял предложение фермера отвезти его в Либерозе.
В городе, куда отвез его фермер, поставив в бричку такую же усталую и безразличную ко всему, как и он сам, лошадь, Рихарда встретил пустой госпиталь. Из персонала остались только один доктор, седовласый и статный полковник, и пара крепких и плечистых медсестер в возрасте, напомнившие чем-то Рихарду Биргит. Из пациентов в госпитале были только лежачие и тяжелые. Остальных доктор распустил по домам, как он объяснил Рихарду во время осмотра.
— Я решил, что нечего им здесь ждать русских, которые явно не будут к ним милостивы, — говорил оберст-артц, отвлекая тем самым от боли, ставшей острой, как и прежде, когда тело, уже почти свыкшееся с ней, так безжалостно потревожили при осмотре.
— Я служил на Восточном, под Ржевом, знаете где это? Быть может, тот, кто не был на фронте в России, еще питает какие-то иллюзии по поводу будущего, которое нас ждет, когда сюда придут орды русских, но я лично нет. Вам же тоже доводилось служить в России, верно, господин майор? Вы — один из кумиров женской части моего персонала, потому я невольно знаю обо всем из жизни «Сокола Гитлера»… Да-да, так я и думал. Нос сломан. Сейчас мы его вправим аккуратно, чтобы все было совсем как прежде… вот так…
Совсем как прежде уже никогда бы не стало. Так подумал Рихард при этих словах, вспоминая помимо воли стены форта Цинна и то, что пережил в них. Но поправлять доктора не стал, а ужасные воспоминания помогли отвлечься от невероятной по силе боли, когда оберст-артц вправил ему выбитое плечо. Хотя едва-едва удержался в сознании при этом приступе, даже бросило в холодный пот и закружило голову.
— Сейчас станет легче, — легонько сжал здоровое плечо полковник своими неприятно холодными пальцами. — Немного отдохните и уходите отсюда, слышите? Не в Берлин. Туда сейчас дороги нет — русские стремятся замкнуть кольцо вокруг столицы, и скоро они это сделают. Уходите к себе, в Тюрингию. Я слышал, там уже янки. Я думаю, они будут куда добрее к нам, чем русские, а их плен принесет хотя бы надежду на будущее. У русских нас это не ждет. «Око за око», как говорится в Библии. И так и будет. Мы убивали их пленных — живым ломали им руки и ноги, отрезали носы и причинные органы, выкалывали глаза. Нет, не смотрите на меня так… Я лишь наблюдал это все со стороны, но… Это все на мне. Как и смерти тех несчастных раненых русских в моем госпитале под Ржевом. Я должен лечить людей и спасать жизни, а вместо этого я подписывал бумаги о том, чтобы разместить всех раненых в разваленном сарае без крыши и урезать им пайку до минимума. Знаете зачем? Чтобы они поскорее умерли, и мне не пришлось бы излишне хлопотать из-за них. И мне казалось тогда, что я совершаю настоящую милость. Я ведь не убиваю их сразу. Просто естественный отбор и только. Так как думаете, что сделают русские с этими пленными после всего этого? Я не знаю, что были ли эти несчастные на Востоке и что они делали там, но для русских мы все одинаковы. И я готов встретить возмездие за все и разделить с ними их будущую участь. Все равно мне не к кому уходить сейчас. Вся моя семья — мать, жена и три дочери — погибли под бомбами томми и янки в Гамбурге.
208
Речь идет об одной из ветвей рода фон Шуленбергов, участниках заговора 20 июля 1944 г. — графе Фридрихе фон дер Шуленбурге (немецкий дипломат, посол Германии в СССР в 1934–1941 гг.) и его младшем сыне, Фрице-Дитлофе, прозванном из-за своих идей о социальной справедливости «Красным графом» (в 1944 г. занимал должность заместителя начальника полиции Берлина). Оба были казнены рейхом.