Наверное, все случилось так, как должно быть. Словно кто-то выстроил тонкую цепочку событий, ставшую в итоге ее дорогой к жизненному счастью. Не прикажи ей решительно Рихард уезжать в Швейцарию из разоренной Германии, Лена никогда бы не оказалась в Женеве, которую выбрала как место, некогда приютившее столько революционеров и самого Ленина, барельеф с чьим изображением украшал средневековую башню в центре города. Не поселись она в квартале La petite Russie, где во время одной из прогулок с удивлением услышала русскую речь и заметила магазины и библиотеку с русскоязычными вывесками, не было бы знакомства с Верой Алексеевной, напомнившей ей своей идеальной осанкой и французским произношением аккомпаниаторшу из балетной школы в Москве. Не было бы студии и ее «птичек», которых русские родители с огромным удовольствием по рекомендации Веры Алексеевны отвели к Лене на занятия. Сначала их было мало — пять девочек, но уже через год она репетировала к Рождеству 1947 года «Танец Фей Драже» уже с двенадцатью ученицами.
Рождество, когда Лена получила самый заветный подарок. Ведь в канун праздника на пороге ее студии появился заметно похудевший и небритый Рихард, освобожденный из британского плена вместе с тысячами других осужденных немцев…
Вырвавшись из воспоминаний, Лена вдруг захотела выйти из кухни в парк, чтобы ощутить летнюю свежесть. Пусть даже в домашних туфлях, чья тонкая подошва толком не защищала от гравия на дорожках. Пожалуй, не только кухня осталась в прежнем виде, но и парк, радовавший сейчас глаз своей пышной зеленью, и озеро, манящее ее к себе голубизной воды и отблесками утренних лучей на водной глади.
Это место нравилось Лене. Здесь когда-то она встретила Рихарда, по его словам, навсегда околдовав своими чарами и украв его сердце. Она любила гулять в парке Розенбурга и подолгу ходила по аллеям, пока не начинала болеть нога, напоминая о возрасте. Валентину одновременно и беспокоили, и радовали эти прогулки.
Валентина появилась у них первой. Лена очень боялась, что пустота в теле, так и не исчезнувшая никуда даже после возвращения Рихарда, помешает ей стать полноценной матерью для ребенка, которого они планировали взять в одном из приютов Германии. Рихард был прав — война оставила множество сирот. Был он прав и в том, что страхи Лены совершенно надуманы, и что она станет замечательной матерью. Сердцем они сразу поняли, что именно Валентина, потерявшая всю семью во время одного из налетов на Кельн, станет их старшей дочерью. И дело было не только в том, что она носила то же имя, что племянница Лены, и не в том, что она просто мистически была похожа на Рихарда. Они оба заметили ее из окна кабинета директора во время прогулки, и оба, не сговариваясь, почувствовали, что это их дочь.
А через полтора года, в 1951 году, когда они уже сменили тесную для Рихарда двухкомнатную квартирку Лены в La petite Russie на загородную виллу под Женевой, в их маленькой семье случилось пополнение. Настоящий дар свыше, как назовет ее беременность Рихард, до сих пор ставящий свечи в храме в благодарность за это чудо. Сначала Лена стала сильно уставать на занятиях с девочками в классах (за это время ее студия превратилась в школу с двумя классами разного возраста), затем несколько раз упала в обморок, и встревоженный Рихард настоял на визите к семейному врачу. Тот сразу же отправил ее в кабинет акушера. «На всякий случай!» — проигнорировал доктор заверения Лены, что она никак не может иметь детей.
— Беременность девять недель. Поздравляю вас, мадам фон Ренбек, — заявил после осмотра акушер-гинеколог.
— Это невозможно, господин доктор, — ответила резко, с трудом скрывая раздражение Лена. Обычно она предпочитала не произносить эти слова, пугающие ее до дрожи своим страшным смыслом. Но тут они сами сорвались со злостью с губ: — В 1943 году в нацистском госпитале мне сделали операцию по стерилизации.
— Уверяю вас, мадам, вы ошибаетесь, — решительно заявил доктор. — Я не понимаю, почему вы так решили, но ни о какой стерилизации и речи быть не может. Мадам сомневается в моей компетенции? Я практикую уже почти сорок лет и могу даже с закрытыми глазами при осмотре понять, беременна женщина или нет.
— Возможно, это что-то иное? — настаивала Лена.
— Полагаю, уже через несколько недель — по моим прикидкам, шесть или семь — мадам сама убедится в том, что иного диагноза быть не может.
Доктор оказался прав. Ровно через семь недель Лена почувствовала первое шевеление сына в чуть округлившемся животе. Это было ни с чем не спутать. И это было похоже на настоящее чудо — когда вместо пустоты внутри нее появилась частичка любви. Николай Генрих фон Ренбек появился на свет зимой, когда за окном падали пушистые хлопья снега, напоминающие Лене и Рихарду об их первом поцелуе во дворе Розенбурга. Их третий ребенок — дочь Паулина Мария — появился лишь после восьми лет бесплодных попыток, в 1960 году. Все сбылось, как говорил Рихард когда-то в день их свадьбы на чердаке тюрьмы в Ганновере.