Теперь вся эта утварь принадлежала не Дементьевым. Теперь она стала частью повседневной жизни совсем другого хозяина. Как и все остальное в этой квартире.
— Das Frühstück?.. — раздалось почти у самой двери.
— Es ist in 10 Minuten bereit, mein Hauptsturmführer.
— Jens, das ist nicht gut. Ich komm zu spat.
— Bitte, nehmen sie meine Entschuldigung, herr Hauptsturmführer…[4]
Лена протянула руку и поднесла к лицу будильник, чтобы взглянуть на стрелки. Нет, она не проспала, до резкой трели оставалось еще пятнадцать минут. Это они встали ни свет ни заря.
Обычно это Лена вставала самой первой в квартире. Умывалась в приготовленном с вечера тазике, в котором вода за ночь становилась неприятно прохладной. Потом будила маму, чтобы растереть той спину липкой мазью и замотать ее снова мягкой шалью. Грела на примусе пузатый медный чайник, чтобы сервировать скудный завтрак — жидкий чай и пару кусочков хлеба с тончайшим почти прозрачным слоем мармелада. Маме подавала завтрак получше — вареное яйцо или жидкую кашу из остатков крупы и бутерброд с мармеладом. Затем выскальзывала за дверь комнаты, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не потревожить никого из своих соседей по квартире, ведь гауптштурмфюрер еще спал крепким сном, а Йенс только-только начинал топить плиту в кухне. Торопилась быстрыми шажками вниз по лестнице, бочком, не поднимая глаз от тротуара, по улице до самой фабрики, где работала в швейном цеху.
Целый день с коротким перерывом на скудный обед чинила на машинке немецкое обмундирование и маскхалаты, а при первых сумерках торопилась домой, чтобы успеть подбросить дров в маленькую печку, не дать сырому вечернему воздуху вползти в комнату. Правда, подозревала, что пожилой денщик гауптштурмфюрера топит печь и в их с мамой комнате в отсутствие Лены. Она сначала спрашивала у мамы, но та только недоумевала, что немецкие инженеры слишком задержались в их квартире. А еще рассказывала какие-то пустяки из своей придуманной жизни, и Лена вскоре перестала интересоваться. Она и так часто корила себя, что принимает помощь этого пожилого немца, и что стала все чаще оставлять себе продукты, которые неожиданным образом возникали на столе в комнате к ее возвращению с работы. Притвориться, что дрова просто не успели прогореть, было намного проще, чем признаться себе в том, что она с матерью выживает только из доброты Йенса.
В это утро почему-то все было иначе. Гауптштурмфюрер проснулся на рассвете и сейчас ходил по комнате, распекая денщика за то, что мундир не почищен толком с вечера. Лена задумалась, как ей сейчас выйти из комнаты при этом офицере, сам вид которого ввергал ее в трепет до сих пор, спустя столько месяцев.
Опоздать на работу означало навлечь на себя гнев мастера, толстого немца. Но выйти под пронизывающий взгляд глаз Ротбауэра, проникающий куда-то по кожу… Словно он мог прочесть ее как открытую книгу — ее мысли, ее чувства и эмоции. Ничего из этого показывать гауптштурмфюреру СС определенно не стоило. Тем более, сейчас.
Резко зазвонил будильник. Пришлось вставать с постели и заниматься будничными делами в надежде, что Ротбауэр уйдет до момента, когда ей нужно будет выходить на работу. Наверное, поэтому делала все нарочито медленно, решив не ходить в уборную пока. Но, как назло, и гауптштурмфюрер собирался на службу медленно этим утром. Лена даже стала подозревать, что он специально тянул время, будто дожидаясь, когда она выйдет из комнаты. Она то и дело поглядывала на циферблат будильника, отмечая каждое движение минутной стрелки. Если она задержится еще на пять минут, ей ни за что не успеть на фабрику вовремя.
Наконец Ротбауэр закончил завтрак, облачился в мундир, натянул сапоги с помощью Йенса. Потом немцы перешли из соседних комнат в коридор. Послышался тихий шелест кожаного плаща.
— Ist sie noch da? — резко спросил Ротбауэр, и Лена так и сжалась. Ей почему-то казалось, что немец может увидеть через дверь.
— Ja, Herr Sturmführer, — отозвался Йенс.
— Ich brauche mit ihr zu sprechen, es ist dringend. Jens, erzähle es ihr nicht im Voraus.
— Sie kein Deutschen spricht, mein Sturmführer. Soll ich nach Übersetzern fragen?[5]
Ротбауэр ответил на этот вопрос без какой-либо паузы, будничным голосом. Лена представила, как при этом он натягивает на руки перчатки и принимает из рук денщика фуражку.
— Es besteht keine Notwendigkeit, — штурмфюрер помолчал немного, а потом добавил таким же обыденным тоном: — Ich werde um sieben Uhr zurück sein.
— Sein Abendessen wird fertig sein, wenn Sie zurückkommen, Herr Sturmführer.
4
— Завтрак?..
— Будет готов через 10 минут, господин гауптштурмфюрер.
— Йенс, это плохо. Я опоздаю.
— Примите, пожалуйста, мои извинения, господин гауптштурмфюрер…
5
— Она все еще здесь?
— Да, господин штурмфюрер.
— Я хочу поговорить с ней, это срочно. Йенс, не говори ей ничего об этом пока.
— Она не говорит по-немецки, мой штурмфюрер. Мне позаботиться о переводчике?