Мост усилили, скрепили железными скобами. Нашли их в брошенной немецкой двуколке, которая стояла неподалеку от разрушенного виадука. И тут же стали пропускать через речку остальные танки. Выходили они на шоссе тем же путем через двор Александры Григорьевны Кузнецовой, и проводником их по-прежнему был Петя.
Но, видно, не зря говорят в народе, что беда за бедой ходит. Неожиданное несчастье свалилось на Петю, юного проводника. Когда мальчик бежал вдоль дороги, предостерегая танкистов от вражеских взрывных заграждений, одна машина все же наскочила на небольшую мину. Мина взорвалась, танк не повредило, но Петю взрывной волной отбросило в сторону и сильно контузило.
Танкисты подняли мальчика и внесли в полуразрушенный дом. Врачи санитарной службы полка оказали Пете помощь. Но юный проводник танкистов, сделавший для нас так много, не приходил в сознание. Над ним склонились, рыдая, мать и старшая сестренка Катя. Ей было тогда тринадцать лет, а Пете одиннадцать.
Горько было узнать заключение нашего полкового врача. Он сказал, что трудно рассчитывать на полное выздоровление мальчика. Как ни печально, но не исключено, что Петя может остаться инвалидом на всю жизнь.
А тем временем наши танки, переправившиеся через мост, сложенный из бревен и досок дома Александры Григорьевны, дошли по шоссе до деревни Антоновка и разгромили там часть отходившей немецкой колонны. Помню, в кабине каждой фашистской машины лежали снопы ржаной соломы. Гитлеровцы прихватили их с собой для того, чтобы в случае безвыходного положения сжечь автомашины. Но они не успели этого сделать. Увидев, что их настигают советские танки, водители бросили машины и, спасаясь от губительного огня, пустились наутек в лес. Разгромив эту колонну, передовой отряд бригады продолжал продвигаться по Волоколамскому шоссе на Деньково - Чисмену.
Наступила пора и нам с командиром полка майором И. Г. Черяпкиным покинуть Ново-Петровское. Нужно было догонять ушедшие вперед подразделения, руководить боем. Прощаясь с Александрой Григорьевной, мы оставили си документ, скрепленный нашими подписями и полковой печатью. В нем кратко излагалось все, что произошло 17 декабря 1941 года на берегу реки Маглуша. подробно говорилось о подвиге, совершенном А. Г. Кузнецовой и ее сыном. В том же документе мы просили органы Советской власти помочь этой женщине восстановить дом, вылечить мальчика и представить мать и сына к правительственной награде.
Вздохнув, Александра Григорьевна взяла у нас бумагу. Глаза ее наполнились слезами:
- Отомстите, милые, проклятому фашистскому зверю. Отомстите за все наше горе, за все наши страдания.
- Мы выполним ваш наказ, Александра Григорьевна, - взволнованно ответил майор Черяпкин и, поклонившись женщине, поспешил за танками.
Пока саперы не расчистили шоссе под виадуком, мимо полуразрушенного дома А. Г. Кузнецовой целые сутки шли части 16-й и 20-й армий, наступавших по Волоколамскому шоссе.
И вот двадцать три года спустя Яков Яковлевич Ком-лов снова встретился с А. Г. Кузнецовой в Ново-Петровском. Александра Григорьевна проживала в том же доме, что и до войны, на Колхозной улице. Комлов подошел к обрывистому берегу Маглуши и посмотрел вниз. Речка пересохла и превратилась в ручеек. Но раскопанные берега подсказали, что именно здесь гитлеровцы заминировали брод.
Комлов переправился по кладке через Маглушу и подошел к дому Кузнецовой. Стевы, разрушенные танком, были восстановлены, но бревна, видимо те самые, из которых мы строили мост, сложены неумело. Изба покосилась, вросла в землю и напоминала скорее деревенскую баню, которую топят по-черному.
Дверь Комлову открыла сгорбленная старушка. Трудно было узнать в ней ту энергичную женщину, которая так самозабвенно помогала нам в сорок первом навести переправу.
- Почему же, Александра Григорьевна, вы не добились, чтобы вам поставили новый дом? - спросил Комлов.
Она ответила с тяжелым вздохом:
- Пока шла война, неудобно было обращаться. Не я одна бедовала. Дом кое-как отремонтировали своими силами. Вот и живу с сыном Петей. Он инвалид, работать не может. А бумага, что вы мне дали, где-то затерялась.
Тяжело было Комлову слышать эти слова. Обидно было, что так неудачно, безрадостно сложилась судьба этой мужественной русской женщины и ее сына.
- Вы же подвиг совершили! - воскликнул он.- Большой подвиг!
Подумав немного, словно вспоминая прошлое, старушка ответила:
- Кто его знает, может, и был тогда подвиг. Но мы-то с Петей побежали навстречу вам не из-за подвига какого, а из жалости. Люди-то наши, и машины могли на минах подорваться. А зачем же им гибнуть? И так ведь сколько материнских слез пролито, сколько хорошего народа в войну погибло.
Рассказала Александра Григорьевна в тот вечер и о своей семье. Ее муж, Иван Дмитриевич Кузнецов, до революции был безземельным крестьянином. Батрачил на помещиков и кулаков. Воевал в первую империалистическую, вернулся с германского фронта с простреленной рукой и больным сердцем. Работал на шорной фабрике, есть такая неподалеку от Ново-Петровского, а в сороковом году умер.
Три дочери Александры Григорьевны участвовали в Великой Отечественной войне. Анна выносила раненых с поля боя, Мария была связисткой, Татьяна водила бензозаправщик в батальоне аэродромного обслуживания. Так что вся семья Кузнецовых в грозные для Родины дни встала на ее защиту.
Добавлю к этой истории, что вскоре появилась в газете "Известия" статья Я. Я. Комлова, в которой было описано все, что сказано выше. Потом мне позвонил по телефону начальник Главного управления кадров Министерства обороны СССР и передал распоряжение Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского о том, чтобы я написал наградные листы на Александру Григорьевну и ее сына Петра Ивановича Кузнецовых и представил их к награждению орденом Отечественной войны I степени.
Указ Верховного Совета СССР об их награждении последовал через несколько дней - 23 сентября 1965 года.
Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский выделил роту саперов и строительные материалы. Кузнецовым был построен новый дом. Мебель, телевизор, радио - все им дало Министерство обороны СССР. Ключи от нового дома поручено было вручить мне. Состоялся митинг, на который собрались жители не только Ново-Петровского, но и окрестных деревень. Было торжественно, празднично. Жаль только, что недолго пришлось Александре Григорьевне пожить в новом благоустроенном доме. Тяжелые годы подорвали ее здоровье, и не так давно она скончалась.
Моя "эмка" подъезжала к деревне Бели, где теперь разместился КП бригады. Низенькие бревенчатые избы с нахлобученными снежными крышами увязали в сугробах. Впрочем, избы можно было пересчитать по пальцам: из сугробов частоколом торчали печные трубы. Знакомая картина. Такие деревни встречались на всем пути наступления. Звериная злоба фашистов меня всегда удивляла. Какая военная необходимость вынуждала их превращать деревни в пепелище? Объяснить это невозможно. Ведь в этом селе жили старики, женщины, грудные дети. Куда же теперь им деваться в такой трескучий мороз?
Всякий раз при виде таких деревень в душе вскипала ярость. Неужели все это сойдет фашистам с рук? Нет, возмездие настигнет преступников!
У околицы гомонит небольшая толпа, в основном старушки в ватниках, в рваных полушалках. Лица закутаны, руки засунуты в рукава. Пританцовывает инвалид на деревянной ноге в сдвинутом набекрень треухе. Прошу водителя А. Ф. Кондратенко остановить машину. Следовавший за мной броневик со штабными командирами тоже останавливается, и мы направляемся к толпе.
Старушки расступаются, и теперь мне становится виден небольшой глиняный холмик с грубо сколоченным крестом. На нем серенькая поношенная детская кепка.
- Ироды проклятые, убили, - запричитали старушки.
- Прямо, значит, из автомата их, - поясняет инвалид, обращаясь ко мне.
- Да что случилось-то? Расскажите толком, - вмешивается в разговор Кондратенко.
- Ну, значит, как пришли они... - начинает инвалид. Но тут загомонили старушки: всем хотелось поведать нам о случае, который потряс жителей.