С самого начала караванщику страшно не хоте лось брать их. Он не любил связываться с неверны ми. Аллаху это неугодно, да и вообще можно ли счи тать неверного за человека? Аллах, до того дня рас положенный к нему, запросто может отвернуться за такие дела – и что тогда? Нет, неверных Али не любил, к тому же от этого однорукого веяло угрозой и недоброжелательностью, а худой был замкнут и непроницаем. Что можно ждать хорошего от таких людей? Не стоило брать их с собой, но… Но они заплатили такие большие деньги, будто золото ничего не значило для них. Ведь Али еще в Хорезме, желая избавиться от неприятных попутчиков, заломил та кую несуразную сумму, что знал они откажутся. К его удивлению, эти двое согласились на все условия не торгуясь.
Странно, но они не везли с собой почти никакой поклажи. Весь груз состоял из пары мешков да всевозможного оружия. Очень они походили на разбойников, но это как раз не беда. Али вел караван по пути, где ему некого бояться.
Купцы лениво переговаривались, вспоминая всякие невероятные истории. Али знал, что они или хвастаются, или просто врут, но у костра не принято уличать во лжи. Наоборот, если история лжива, но красива рассказчик заслуживает лишь благодарности. А как же иначе коротать бесконечные вечера?
– И тогда шах вывел свою дочь и говорит мне: «Уважаемый! Я думаю, что…» – похотливо ворковал краснобородый купец, сам захваченный своим рассказом и еще не придумавший, чем он кончится.
Тут послышался окрик – караульные подали сигнал об опасности. Все повскакали с мест, никого не нужно было понукать.
Путешествия всегда сопряжены с опасностями, и каждый в караване обязан уметь держать в руках оружие.
Али оставался совершенно спокоен. Он даже не потянулся к своей сабле. Никто не тронет караван счастливого Али. Путники перепуганы, но зря. Ведь это земли, где хозяйничает банда Абдулы.
Вот возникла из тьмы цепочка верблюдов, на которых сидели всадники. Чужаки остановились на расстоянии выстрела. Разбойники обычно так не действуют. С воем и криками они налетают на караван, уничтожая всех и каждого, кроме женщин и тех, за кого можно получить выкуп.
– Кто эти люди? – спросил рыжебородый купец.
– Не знаю, – соврал караванщик.
– Ты обещал нам безопасность! – заволновался купец. – Мы платим тебе вдвое за то, чтобы ты уберег нас.
– Если я обещал, то так и будет, уважаемый. Твой товар в сохранности достигнет города Багдада, не будь я Али.
От отряда отделился один всадник и приблизился на несколько шагов.
– Салам аллейкум, – закричал он. – Я пришел с миром и хочу говорить с Али.
– Кто ты?
– Я твой друг.
– Подойди. – Али махнул рукой. Незнакомец, завернутый в бурнус так, что лица его не было видно, подъехал к костру, спешился.
– Пусть они уйдут, – кивнул он на сидящих вокруг огня. – Али, мне нужно поговорить с тобой.
– Оставьте нас одних.
Когда все отошли, двое уселись у огня, поближе друг к другу, чтобы их разговор не был слышен посторонним.
– Салам аллейкум, караванщик Али.
– Вы аллейку салам, досточтимый Абдула. Вскоре слуга принес чаю, и главарь банды отхлебнул из пиалы.
– Что ты хочешь сказать мне, А0дула?
– Як тебе с просьбой. Ты должен взять у меня немного золота и передать его в Багдаде моему другу, знатному и уважаемому Гасану, который знает, как разумно распорядиться им.
– Хорошо, я возьму золото и передам его уважаемому Гасану.
Абдула вытащил из-под халата мешочек и положил перед Али.
– Больше у меня нет дел к тебе. Разреши только моим людям обогреться у костра. Мы устали и хотим горячего напитку. Откажешь ли ты нам, Али?
– Как я могу отказать тебе, моему дорогому родственнику?
Али встал и крикнул:
– Уберите оружие! Это друзья.
Оружие было спрятано, путники разошлись по своим местам и успокоились. Абдула махнул рукой и громко крикнул что-то нечленораздельное, видимо подавая особый сигнал.
Вскоре всадники сидели у костров и пили чай, ели лепешки и мирно разговаривали с путешественниками. Суровые рыцари пустыни позволили себе немного расслабиться.
Наверняка кому-то из купцов с самого начала было ясно, что это за люди, но очаг и еда в пустыне уравнивают всех, и кому какое дело, с кем ты сидишь и в какой ситуации встретишь его через неделю. В пустыне вражда или дружба, схватка или взаимовыручка порой кратковременны, и через несколько часов все может измениться.
Родственники не виделись давно и охотно беседовали.
– Я видел мужа моей сестры, досточтимого Рустама. Он здравствует и спрашивал о тебе, Абдула.
– Я тоже здравствую и желаю ему всего хорошего. Передай, Али, ему это.
– Несомненно, передам.
За беседой незаметно пролетел час.
– Спасибо, нам пора, – поднялся Абдула.
– Куда ты уносишься ночью? Во тьме властвует опасность и злые джинны. Побудь у теплого костра до утра.
– До утра… Все так мимолетно, и никому не дано знать, что будет утром.
– Я знаю, что будет утром. Мы проснемся, и караван возобновит свой путь.
– Ты не знаешь, что будет утром, Али. Это дано знать лишь Аллаху. Или шайтану.
Абдула крикнул что-то зычное и такое же непонятное. Его слуги встали, прощаясь.
– Аллах велик! – зычно крикнул Абдула.
Никто из путников ничего не успел предпринять. Никто не ожидал нападения, так что это была не битва, а кровавая резня. Разбойники без устали орудовали кинжалами и ятаганами, не щадя никого.
Ужас опустился на землю. Метались в свете костров обезумевшие от страха беззащитные люди, ползали на коленях, умоляя о пощаде, иные пытались сопротивляться, понимая, что пришел их смертный час. Достойная или недостойная смерть косила всех. Те, кто еще недавно разламывал с жертвами лепешки, сейчас рубили без пощады. Суета, крики, ругань, мелькание огней. И в центре всего этого стоял разбойник Абдула – безжалостный и суровый. Недобрая усмешка тронула его губы.
Али сразу же получил удар сзади и откатился к мешкам. Он мог все видеть, и зрелище наполнило его сердце отчаянием. Ставшая в миг жестокой судьба нанесла ему смертельный удар. И чьими руками! Его родственника, человека, которого он знал с самого детства. Али не мог поверить в это. Этого просто не могло быть.
Из всех несчастных действенное сопротивление смог оказать лишь долговязый египтянин. Он увернулся от удара ятаганом, могучим взмахом кулака сбил с ног одного разбойника, схватил оружие и вонзил клинок другому нападавшему в живот. Потом снес голову третьему грабителю. Равных ему в бою не было. И неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы однорукий товарищ египтянина, который должен был защищать его спину, не выхватил нож и по самую рукоять не вонзил ему в шею.
Вскоре все закончилось. На удивление, разбойники не жалели никого – ни женщин, с которыми хорошо можно было позабавиться, ни богатых купцов, за которых можно было получить щедрый выкуп. Летели головы, пронзались сердца, и вот уже нет среди путников живых.
Тут застывший в неподвижности Абдула очнулся и огляделся. Взгляд его упал на лежавшего без движения Али.
– Ты жив, Али?
Караванщик приподнялся и застонал.
– Зачем, Абдула, ты сделал это? Разве я обидел тебя чем-то? Или когда-нибудь предал тебя?
– Нет, Али. Я люблю тебя и много лет хранил тебя от напастей. Но есть вещи поважнее!…
С этими словами он вонзил нож в грудь караванщику. Али исполнилось сорок восемь лет, когда Аллах отвернулся от него.
Абдула вытер нож, упал на колени рядом с поверженным и прочитал молитву.
– Мне очень жаль, Али, но я не мог поступить иначе.
К разбойнику подошел однорукий, единственный оставшийся в живых из каравана, и снисходительно произнес
– Ты вел себя достойно и заслуживаешь доброго слова.
– Я знаю.
Однорукий подошел к мешку, который обронил его товарищ, покопался в нем и извлек древнюю книгу в обложке из дубленой кожи. Бережно полистав, проверяя сохранность страниц, он завернул ее в тряпку и сунул в свою сумку.
– Дело сделано.
Потом он шагнул, снял с руки египтянина перстень с хитрой монограммой и приладил его на свой палец…
– Откуда ты это знаешь? – негромко спросил Карвен.
– Откуда? Меня, Магистра Хаункаса, который и раньше знал немало интересных и поучительных историй, не было здесь более десяти лет. Разве за это время я не мог узнать что-то новое?
– Значит, утерянной книгой Гурта Проклятого все эти годы владел Лагут?
– Не знаю, получил ли он ее, но вряд ли она так уж помогла ему. Видимо, пророчества в ней касались или грядущих, или прошедших времен.
– Пожалуй… Наверное, он очень надеялся на нее.
– Еще больше на нее надеялся Долкмен. Используя знания о будущем, он хотел, и вполне мог бы, подчинить вас и весь Орден своей воле. Или в крайнем случае уничтожить тебя, Карвен, ибо властолюбия в нем не меньше, чем в Лагуте.
Я ничего не преувеличивал. Действительно, Мудрым казалось, что утерянная книга Гурта Проклятого с самыми неоднозначными и странными из его предсказаний – ключ к всеобъемлющей власти. Немало лет потратил Долкмен на ее поиски, огромные деньги были затрачены на это, и все-таки он напал на ее след. Он послал за ней двух своих самых верных слуг – египтянина и однорукого. Но ни их, ни книги Долкмен не увидел. Позже у него возникли подозрения, что однорукий попросту предал его, а плодами предательства воспользовался Лагут, но подтверждения этому Долкмен не нашел.
Когда же я подсунул итальянцу перстень и рассказал о его одноруком продавце, это вполне соответствовало тому, что знал Долкмен, поэтому он поверил мне. Мысль о том, что Лагут перебежал ему дорогу и теперь владеет запретной книгой, наполняла Долкмена яростью и страхом, ибо знание пророчества Гурта давало турку существенные преимущества. Тогда Долкмен решил разделаться со своим врагом. И одна из расставленных им ловушек сработала.
– Карвен, ты можешь отослать меня прочь из аббатства. Можешь заткнуть уши и прикрыть глаза, чтобы не видеть и не слышать очевидного Но представь себе, что я говорю правду, а это истинная правда. Чего тогда будет стоить вся твоя жизнь? И пробьет ли тогда час Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного?
– Говори дальше.
– Помнишь ли ты убийство чернокнижника из свиты Лагута?
– Да. Тогда смерть пришла в эти стены.
– Его убил Долкмен.
– Зачем ему было мараться о столь незначительную личность?
– Да потому, что среди близких Лагута чернокнижник был единственным, кто знал, как выглядит подлинный Камень Черного Образа. Убив его, Долкмен мог лгать, и некому было указать на его ложь. Теперь уже не узнать, как он сумел всучить турку фальшивый камень, якобы дающий право безнаказанно убить владельца Жезла Зари, и убедить в его подлинности. Но в ту роковую ночь Лагут перешагнул порог моих покоев, будучи совершенно уверенным, что несет мне смерть.
– И одним ударом Долкмен избавился бы от обоих – от тебя, и от твоего убийцы, на которого обрушилась бы вся мощь Жезла Зари, – задумчиво произнес Карвен. – Но почему, если это так, Долкмен думал, что Лагут сам пойдет на убийство, а не пошлет кого-то из своих людей?
– Во-первых, ничто не могло заставить турка расстаться с камнем. Во-вторых, он люто ненавидел меня и не упустил бы возможности самому вырезать мое сердце.
– Тут ты совершенно прав.
– Жезл защитил меня, а разъяренный Лагут в последний миг понял, что он поддался на обман, кинулся в смертельную схватку, жаждая смерти Долкмена, и погиб. И я пред лицом Тьмы клянусь, что сожалею об этом, ибо он хоть и не любил меня, но не было исполнено еще Лагутом все то, ради чего он пришел в этот мир…
Карвен поглаживал пальцами бархатную подушечку, глядя куда-то в одну точку. Я терпеливо ждал, пока он оценит мои слова и придет к какому-то выводу.
– Признаюсь, ты выдумал любопытный рассказ. И твои умозаключения по поводу происшедших событий увлекательны. Но и только. Почему я должен верить тебе? Твой хитрый нрав известен всем. И правдивость никогда не относилась к числу твоих добродетелей.
– Ну а это что такое? – Я вынул из кармана Камень Черного Образа и бросил на стол.
Аббат взял камень и присмотрелся к нему.
– Похож на Черный Образ. Откуда он у тебя?
– Лагут держал его в руке. Другая его рука сжимала занесенный надо мной кинжал.
– Это не доказательство правдивости остальных твоих слов.
Я бросил на стол кожаный мешочек.
– А это что? – спросил Карвен.
– Это твоя смерть, брат. Что подумал бы ты, если бы я сказал, что этот яд Долкмен дал мне, чтобы убить тебя.
Карвен высыпал немного порошка на поднос, потом поднял на меня глаза, в которых был лед.
– Не слышу ответа… Не хочешь ли ты сказать мне, что я лгу. Ведь это зелье – старый рецепт Лагута, который был уверен, что о нем неведомо никому. Но о нем знаю я и знаешь ты. Сильный, беспощадный яд, случайно изобретенный предками Лагута. Ты бы решил, что я договорился с Лагутом, чтобы утопить Долкмена в море лжи и оговоров. И тогда коли ты действительно владеешь истинным Черным Образом, то просто убьешь меня, ибо коварство и интриги сейчас, как никогда, противопоказаны Ордену.
– Это опять твои домыслы.
– Я прав или нет? Ты мог бы подумать так?
– Ты прав, и я подумал бы именно так
– Долкмен все рассчитал точно. Если я предам его – погибну. Если я употреблю яд по назначению и отравлю тебя, он тоже ничего не теряет. Ты надоел ему. Ему не нравятся оковы, которыми ты, Мудрый, по праву Хранителя Сокровищ ограничиваешь его устремления. Ему не нравится думать лишь о благе Тьмы. И ему ох как хочется быть всем. После твоей смерти он нашел бы способ расправиться и со мной, хоть это трудно из-за Жезла Зари.
– Опять пустой разговор!
– Так тебе нужны еще доказательства? Ты напрасно не веришь моим словам. Они убедительны, и ты знаешь это. Доказательства будут. Хитрый итальянец придет к тебе сам и принесет их. Если ты, конечно, согласишься на невинную хитрость.
Аббат выслушал мое предложение и с внезапной яростью, которую от него трудно было ожидать, опустил свой кулак на стол. Кувшин, стоявший на подносе, подпрыгнул и опрокинулся, из него потекло красное, как кровь, вино, заполняя поднос словно ритуальную чашу в миг жертвоприношения.
– Я сделаю то, что ты просишь, Магистр. Ибо живет во мне надежда. Но если я ошибусь в тебе, тогда берегись, Хаункас. Берегись…
Следующий вечер мне опять пришлось провести с Карвеном. В нашей неторопливой беседе ничто не напоминало о вчерашних страстях и спорах. Разговор был приятный и неторопливый.
– Сейчас это кажется непостижимым, но, до того, как проникнуться истинной верой, я вполне искренне поклонялся триединому христианскому богу, – Карвен тяжело поднялся.
Он подошел к большому сундуку в углу комнаты и начал копаться в нем. Этого времени мне хватило на то, чтобы всыпать порошок в его кубок. Белое вещество растворилось в славном бургундском без следа и пузырьков.
Мудрый Карвен нашел то, что искал, и положил этот предмет передо мной. Это был большой серебряный с эмалью крест
– Я получил его из рук епископа Лотарингского. Давно это было. Как глуп и несмышлен я был в ту пору, как смешно выглядел тогда Я всерьез намеревался служить беспомощному и жалкому, распятому грязными и злобными рабами богу. Но я родился под другой звездой. Все было уже написано в книге Судеб. И кем бы я ни удосужился стать – купцом или нищим, философом или мореходом, – должен был настать тот день, когда Истина предстала бы передо мной во всей своей грандиозности.
– И она предстала? – спросил я.
– Она явилась ко мне в образе странника. Однажды в ненастную ночь ко мне постучал оборванный, но преисполненный гордости и величия путник. Я не мог отказать ему в крове и еде. Он прожил у меня день, неделю. Ненавязчиво, шаг за шагом, повел он меня по темному коридору, открывая одну за другой потайные двери. Он начинал с малого, вел меня по пути знания медленно и уверенно. То, что раньше виделось мне непоколебимым, представало зыбким. А то, что, казалось, рассыплется от дуновения ветра, оказалось на самом деле твердым как сталь. Новые горизонты, новая правда. У меня было чувство, что я знал все это и раньше. Мне казалось, что я не учу новое, а после долгого сна вспоминаю забытое. И однажды я узнал, кто есть мой гость. К тому времени взор мой был открыт и я был уже достаточно разумен, чтобы не испугаться и не возмутиться, а отдаться на волю той силы, частью которой предстояло стать и мне надо сказать, что наставник мне достался лучший из смертных.
Рассказ Карвена был довольно занимателен Да, волею высокого промысла мы отданы Богу или дьяволу, и обязательно придет такой час, когда станет ясно, кому ты обязан жизнью и что предстоит тебе совершить в подлунном мире. Однако касается это лишь избранных. Большинство же людей слабы духом, на них нет печати судьбы. Они с готовностью одновременно служат и Свету и Тьме, одной рукой множа зло, а другой пытаясь сеять добро.