Раненого немца быстро перевязали и понесли на плащ-палатке. Едва успели выбраться из оврага, как гитлеровцы открыли огонь из минометов. В ответ наши начали обстрел переднего края противника. Мы же ползком благополучно добрались до своей траншеи. А там нас уже ждал майор Кузминов. Таким сердитым я никогда еще его не видел. Оказывается, кто-то позвонил ему из батальона и сообщил, что лейтенант Зайцев перебежал к немцам... Сгоряча он даже трибуналом мне пригрозил за то, что я, никому ничего не доложив, самовольно предпринял такую «операцию».
— Мальчишеством занимаешься, лейтенант! — кричал командир полка. — Тебе что — жить надоело? Придумал: «выманивание»!
Успокоился майор Кузминов только тогда, когда раненый пленный дал ценные сведения. Наши предположения подтвердились: действительно, прибыла свежая немецкая часть и готовилась к наступлению.
Часто потом вспоминал этот эпизод. Конечно, прав был Кузминов, ругая за то, что я без разрешения пошел на такой риск. А ведь сделал это умышленно, потому что знал — командир полка не позволит. А риск-то все-таки оправдался!
В октябре 40-я и 27-я армии дважды пытались прорвать оборону противника из района букринского плацдарма, чтобы развить наступление в обход Киева с юго-запада. Однако достичь успеха не удалось. Слишком сильны были здесь укрепления, созданные гитлеровцами заблаговременно. Помогала им и пересеченная местность, не допускавшая возможности массированного применения танков.
После двух неудачных попыток перейти в наступление перемещения частей на плацдарме участились. Мы называли это «чехардой». Однако вскоре заметили, что войск на плацдарме поубавилось, что многие части ушли совсем. Выходило, что «чехардой» прикрывался какой-то маневр, какая-то перегруппировка.
Все чаще стали создаваться ложные артиллерийские и минометные позиции. А потом и макеты пулеметов появились. А вместо живой пехоты в окопах — манекены: старые солдатские гимнастерки, набитые соломой. Специально созданные команды в темное время суток перемещали макеты, имитирующие огневые средства и технику, а манекены переносили с одного места на другое, то увеличивали, то уменьшали их количество, чтобы ввести в заблуждение наземную и воздушную разведку противника, создать видимость реальных изменений на нашем переднем крае. Все это делалось настолько искусно, что гитлеровцы не замечали обмана. Захваченные разведчиками документы убеждали в том, что противник воспринимал наши ложные позиции как настоящие и держал против них соответствующие силы.
Что за всем этим скрывалось, мы узнали позже, когда был взят Киев, когда стадо известно, какие дивизии и армии освобождали столицу Советской Украины. Как оказалось, с лютежского плацдарма наступали на Киев многие части из тех, которые в сентябре — октябре сражались на нашем, букринском... Целая танковая армия ушла с нашего плацдарма, а гитлеровцы этого и не заметили. Да что там гитлеровцы! Мы, разведчики, и то не знали, когда она исчезла.
1 ноября, за два дня до начала наступления советских войск с лютежского плацдарма, части 27-й и 40-й армий, находившиеся на букринском плацдарме, нанесли решительный удар по врагу, с тем чтобы отвлечь на себя его крупные силы. Хотя удар не сопровождался большим продвижением вперед, гитлеровское командование, считавшее, что на плацдарме по-прежнему находится и танковая армия генерала Рыбалко, приняло его за основной и спешно перебросило сюда дополнительные силы. Помню, наши дивизионные разведчики в первых числах ноября взяли «языка» из только что прибывшей дивизии.
К сожалению, участвовать в этом наступлении мне уже не довелось. Нашу дивизию вывели в резерв командующего 27-й армией, и мы сосредоточились на западной окраине Григоровки.
3 ноября мы провожали командира полка майора Кузминова, отбывавшего в распоряжение штаба 27-й армии. Прощались тепло и душевно, потому что уважали Михаила Яковлевича как опытного и храброго командира, душевно, бережно относившегося к людям.
А через два дня, передав почти весь рядовой и сержантский состав остающейся на месте дивизии, ночью мы покинули плацдарм. У села Зарубинцы перешли через Днепр по низководному мосту и дальше — маршем в пешем порядке на север по левому берегу реки. В ходе марша, на привалах, переобмундировывались по-зимнему. Поговаривали, что пойдем на доукомплектование, поэтому предвкушали отдых, мечтали о баньке... Ранним утром 6 ноября миновали Переяслав и остановились в Ерковцах. Здесь узнали о взятии Киева. Нашему ликованию не было предела! Хотя непосредственного участия в освобождении столицы Советской Украины нам и не удалось принять — свой вклад в это дело мы безусловно внесли.