Я испугался, позабыв о всяком такте, замахал руками...
— Нет, что вы, товарищ подполковник! Ни в коем случае! Я из разведки — никуда!
Петр Филиппович улыбался. По его глазам я догадался, что моим настроем он доволен. Прощаясь, сказал:
— Желаю тебе удачи! Очень хочу встретиться с тобой после войны.
Не сомневаюсь, Петр Филиппович искренне желал этого. Да и я тоже...
Штаб дивизии я разыскал во второй половине дня. Оперативный дежурный обрадовал:
— Петров и Чередник живы-здоровы, продолжают служить на прежних должностях! — сказал он. — Однако никого из офицеров штаба на месте нет.
— Где же они?
— На занятиях по физподготовке. Здесь рядом, в саду, есть спортплощадка.
Я поспешил туда. Издали услышал удары по мячу, возгласы вошедших в азарт спортсменов. В огромном цветущем саду разыскал игравших в волейбол офицеров. Василий Иванович Петров, узнав меня, бросил мяч:
— Зайцев, ты ли это?! Здравствуй, Алеша! А мы уж и не чаяли увидеть тебя...
Действительно, родители мои еще в феврале получили извещение о том, что я пропал без вести. А когда от меня из госпиталя письмо получили, послали «в разведку» тетку, сестру матери, чтобы разыскала меня и убедилась, что я и в самом деле живой.
Волейбольная игра прекратилась, нас обступили офицеры/ Подошел Чередник. Тепло, душевно поздравил с выздоровлением и возвращением в родную, теперь уже Днестровскую дивизию. И еще с присвоением мне очередного воинского звания «старший лейтенант». Тут же без всяких бюрократических и служебных условностей решили и вопрос о назначении.
Майор Чередник развел руками:
— Ротой разведки капитан Артемьев сейчас командует. А ты, наверное, хотел бы на свою должность вернуться?
— Да нет, что вы, товарищ майор! На любую должность согласен, но только в разведке.
Капитан Соловьев, новый начальник штаба дивизии, спросил:
— А в полк начальником разведки пойдешь?
— В 48-й? — спросил я с надеждой.
— Нет, Алексей, в 29-й, — сказал Чередник. — Там вакансия.
— Есть, в 29-й полк! — сказал я, не раздумывая.
Пока оформляли документы, кинулся разыскивать друзей. В первую очередь направился в роту разведки.
Но среди тех, кто был на месте, никого из знакомых на оказалось. Зато узнал, что жив-здоров фельдшер Степан Щербина! 14 января, когда немцы нанесли контрудар и разведчикам пришлось прикрывать штаб дивизии, Степан Щербина, выполняя свой долг, спас жизнь тринадцати раненым бойцам. Укрыл их в низине, в густом кустарнике, а когда наступила ночь, раздобыл две подводы и доставил их в медсанбат.
Изар Городинский разыскал меня сам. Обнялись, расцеловались. За какие-нибудь 10–15 минут рассказали друг другу, что было с каждым из нас в последние месяцы. Изар сообщил мне, что Володя Седых и Дима Кириллов служат в 29-м стрелковом полку. Живы-здоровы разведчики Петр Ясырев, Иван Колесников, Иван Волобуев, Николай Гудов, Александр Жеребцов, Пасюта, Леханов, Лоскутов, Кузнецов! Из мертвых воскрес и вернулся в свой полк Федя Чирва! А ведь тогда, на букринском плацдарме, мы попрощались с ним навсегда... Ну богатырь!
— Ну а теперь — пляша! — сказал Городинский под конец разговора, показывая мне два треугольничка.
— От кого? — спросил нетерпеливо. — Стоит ли плясать?
— Еще как стоит! — подзадоривал меня Городинский. — От девушки, конечно! — Он взглянул на обратный адрес: — От какой-то Г. Чёрной...
Пришлось мне плясать...
Потом я забрался в самый дальний угол того самого цветущего сада, где офицеры штаба играли в волейбол, уселся на зеленой лужайке и с нетерпением раскрыл один из треугольничков. Сверху на пожелтевшем листке конторской бумаги прочитал крупно выведенные мои же слова: «Такие не умирают, такие — возвращаются!» А далее: «Здравствуй, Алешенька! Я пишу тебе, потому что уверена, знаю, чувствую, что ты живой. Может быть, только раненый... Мне кажется, что ты где-то здесь, рядом, совсем близко. Я три раза ездила с девчонками в Киев, в военный госпиталь, который на Куреневке. Сердце так и шептало мне, что там с тобой встречусь. Только обмануло оно меня в этот раз: все палаты я обошла и нигде тебя не было.
Мы раненым подарки приготовили, какие могли. Я платочки вышила. Девчонки сказали, что очень красиво получилось. Наверное, правда. Потому что вышивала я их для тебя, Алешенька.
Подарила я те платочки самому молоденькому раненому, который без обеих ног остался. Смотрела на него, а видела тебя, Алешенька, и в душе молитву читала, нет, не подумай плохого, не смейся — не церковную молитву, а свою собственную, девичью, чтобы не случилось с тобой такого, как с тем солдатиком.