Сразу же протянулось несколько рук. А Володя Седых быстро подхватился, надел гимнастерку, взял котелок...
— Товарищ старший лейтенант, я сейчас, я мигом на кухню сбегаю, принесу вам завтрак. Расход заказан.
— Володя, не надо, потерплю до обеда, — сказал я.
— Я быстро, командир, — ответил он мне уже за дверью.
Сколько живу — каюсь, корю себя за то, что не остановил его тогда, не приказал вернуться... Но ведь не было, казалось, никакой опасности, только с передовой иногда доносился стрекот автоматов.
Еще не затихли торопливые шаги Седых, как где-то рядом с домом хлопнула мина... От недоброго предчувствия до боли сжалось сердце, и я тут же выскочил на улицу. Володя лежал навзничь, над ним еще плавало темное облако, образовавшееся от разрыва мины. Осколок попал ему в голову, русые волосы обагрились кровью.
Я опустился возле него на колени. Плотно сомкнув веки, он тихо стонал. Лицо его становилось бело-мраморным.
— Володя... — окликнул я.
Он с трудом открыл глаза.
— Вот и все, — прошептал еле слышно. — Командир... Жаль, не успел дойти...
Я плакал навзрыд. И не один я плакал. Но больнее всех, наверное, было мне. Потому что из-за меня попал Володя Седых под осколки этой проклятой, единственной в тот день вражеской мины.
Нелепая смерть товарища буквально потрясла всех разведчиков. Когда хоронили Володю, не удержал слез и Алеша Шеховцов. Я слышал, как сказал он вполголоса, будто сам себе:
— Вот и не стало нашего «Есенина»...
Володя Седых действительно чертами лица своего да, наверное, и характера напоминал великого поэта. Еще и сейчас, иногда ночами я будто наяву слышу его мягкий грудной голос, читающий есенинские строки:
Утром 31 октября севернее населенного пункта Тисалёк разведгруппа Михаила Соловья вышла к бурной реке Тисе. Попыталась переправиться на восточный берег, но была сразу же обстреляна противником. Пришлось вести разведку наблюдением.
Несколько часов спустя добрался до реки и Алексей Шеховцов со своей группой.
Получив донесения от разведчиков, я доложил командиру полка о наличии сил противника и обстановке на маршруте Ньиредьхаза — Тисалёк. Прикрываясь небольшими арьергардами, немецко-венгерские подразделения поспешно откатывались к Тисе и занимали на ее восточном берегу заранее подготовленный рубеж обороны.
В первой половине следующего дня наш полк, достигнув Тисалёк, занял позиции у реки. Подразделения немедленно стали готовиться к форсированию. А меня вызвали к себе командир полка и начальник штаба.
— Что скажет нам разведка? — спросил И. Исаев, не поднимая своего взора от карты. — Какие силы на том берегу? Где у противника слабые места? Где легче будет форсировать?
Я доложил, что нам не удалось перебраться через реку и провести разведку в глубине обороны противника, что плотность его войск на том берегу очень высокая, слабых и вообще подходящих мест для форсирования нет.
— Ну и что ты предлагаешь? — Подполковник заметно сердился. — Может быть, попроситься к соседу и на его участке форсировать?
— Не знаю... — вырвалось у меня.
Исаев бросил карандаш на карту.
— Не ожидал от тебя... Плохо работаешь! У хорошего разведчика не может быть в лексиконе таких слов — «не знаю».
Кажется, командир полка умышленно бил по моему самолюбию.
— Ну, так что?
Подполковник ждал ответа. Наступила неприятная пауза.
Я был убежден, что любая попытка форсировать Тису в полосе нашего полка будет безуспешной и может привести лишь к неоправданным потерям. Но я знал и другое: что командир полка уже получил приказ преодолеть ночью водную преграду и первым это должен сделать батальон Мягкова.
— Возьму группу разведчиков и вместе с ротой Турышева переправлюсь на тот берег, — сказал я и не совсем уверенно добавил: — Попытаемся зацепиться...
— Нет! — повысил вдруг голос Исаев. — Сам не ходи! А то, чего доброго, останусь я совсем без глаз и ушей... И вообще брось эту привычку — самому везде лезть!
Я задумался: кого послать? Младший лейтенант В. Исаев недавно прибыл на должность командира конного взвода разведки. Хотя и храбрый человек, орден Славы имеет, но опыта у него еще маловато. Из самых надежных остался Шеховцов, но разве могу я его послать на верную гибель, чтобы и его смерть потом всю жизнь была камнем на моей совести... Нет, хватит с меня Володи Седых — Шеховцова не пошлю. Лучше сам...