— Если точнее, никаких лишних эмоций. Молчат и прелюбодействуют. Разбившись на пары, втайне от меня.
— Они постигают, миссис Стеймен, постигают… И теперь им ничего иного не остается, как молчать.
— Я утверждаю то же самое.
Леди Стеймен была ирландкой. Приняв фамилию мужа — англичанина, с которым давным-давно рассталась, — она прибыла во Францию, потому что только здесь могла осуществить мечту детства: выдать себя за чистокровную англичанку. Вот и старалась теперь вести себя так, как умеют только достойные лондонские леди. В Париже она нанималась гувернанткой и давала уроки английского дочери одного молодого дипломата. В пансионат же попала по настоянию герцогини де Лонгвиль [13], которая считала, что пансионесс должны быть знакомы и с нравами соседних королевских дворов, их высшего света, поэтому и преподавать им должны не только француженки, но и иностранки. Она готовила своих воспитанниц к тому, чтобы они способны были завоевать любой европейский двор, подступаться к любой европейской короне.
«Пока императоры безуспешно пытаются завоевывать мир с помощью пушек и беспутных солдат, я завоевываю его с помощью ножек своих распутных девиц», — не раз провозглашала герцогиня, ибо таковым было ее кредо.
— Вводите пансионессу Амелию, миссис Стеймен, вводите. Пусть постигает…
20
Оглянувшись, Диана увидела, что обоз медленно подползает к руинам мельницы, которые она только что осмотрела. Ее удивляло, что ни в самой долине, ни за склонами ее не виднелось ни одного дома. Даже руин. Было что-то пугающее в этой каменистой пустоши, словно графиня попала в долину, где каждый валун — околдованный, превращенный в камень путник.
«Это предчувствие, — сказала себе де Ляфер. — Что-то должно произойти, обязательно что-то должно произойти… Однако изменить что-либо ты не в состоянии. Поэтому положись на ангелов-хранителей».
Она проезжала мимо невысокого холма, и, медленно ступая, конь время от времени дотягивался до сочной травы на склоне. Диана не мешала ему. Закрыв глаза, она бредила Парижем — его балами, его улицами и дворцами; предместьем, в котором располагался особняк ее тетушки, польской графини Кремпской, и где в детстве Диана проводила почти каждое лето… Это благодаря Кремпской уже к шестнадцати годам она довольно сносно владела польским. Но дольше всего перед очарованным воспоминаниями взором ее представал старинный замок графского рода Ляферов, мрачной громадиной возникающий над каньоном реки Уазы, неподалеку от Компьеня.
Даже открыв глаза, она все еще продолжала видеть четырехгранник сторожевой башни замка с огромным металлическим щитом родового герба на крыше; часовенку недалеко от ворот, у подъемного моста; огромный древний дуб, выросший прямо посреди дороги, так, что крона его, подобно зеленому шатру, затеняла и часовенку, и две охраняющие подступы к мосту крепостные башни.
Правда, время от времени мысленному взору ее открывался особняк «Лесная обитель» мадам Дельпомас и стоящий рядом с ним пансионат Марии Магдалины, куда она попала после смерти матери, когда нынешняя владелица пансионата маркиза Дельпомас была еще совсем молодой, почти юной. Впрочем, предаваться своим «пансионатным» воспоминаниям ей не очень-то хотелось. Даже в самых откровенных экскурсах в прошлое должны существовать какие-то нравственные запреты. Исходя из них, три года, проведенные в пансионате мадам Дельпомас, несомненно, подлежали самому суровому табу.
Тем временем беглый богомаз достиг вершины небольшой возвышенности, которая смахивала на естественную, природой созданную плотину, и осадил коня. Всмотревшись в приближающуюся конную лаву, он даже помотал головой, словно пытался отогнать возникшее перед ним речное марево. Однако это было не видение. Молча, без единого возгласа, к возвышенности подкрадывались конники в черных, вывернутых овчиной наружу безрукавных тулупах, островерхих шапках и с копьями наперевес.
Войтек открыл было рот, чтобы крикнуть: «Татары!» — однако слово будто застряло в глотке. И он уже не способен был ни выкрикнуть его, ни закрыть рот. Тем не менее все же хватило мужества развернуть коня, слететь в долину и лишь потом, оглянувшись и не увидев позади себя страшного видения, прокричать:
— Татары! Братове, татары! — потрясал он своим копьем. — Спасайтесь! Они уже за холмом!
— Он кричит: «Татары»? — на всякий случай переспросил Сирко.
— Именно это, — подтвердил ротмистр.
— И, похоже, не шутит, — добавил Гуран.
— Но откуда им здесь взяться?
— Выходит, они появились не со стороны степи, а со стороны Каменца.
— Да померещилось ему!
У Сирко, однако хватило благоразумия не тратить времени на бесплодные рассуждения. Весь его опыт подсказывал, что татары могут появляться где угодно и с какой угодно стороны. Но для тех, кто наладил охранение так же неумело, как это сделали они с ротмистром, чамбулы крымчаков чаще всего появляются из-под земли, и тогда загнать их обратно под землю бывает крайне трудно.
— Татары! — повторил он возглас парнишки, осаждая своего коня. — Обоз к реке! Повозки — в круг! Табор закладываем у руин!
— К реке!
— В табор!
— Повозки в круг! Татары! — сразу же прокатилось по всему обозу, и доселе полусонное движение его было взорвано ржанием лошадей и руганью рвущих узду обозников, пытающихся почти на месте развернуть тяжелогруженые возы, дабы направить их к берегу реки.
Чтобы поскорее наладить формирование лагеря, Сирко помчался к руинам, на луг, на котором когда-то останавливались крестьянские повозки, привозившие на мельницу зерно, и, приподнявшись в седле, очерчивал саблей вокруг себя некое подобие круга.
— Выпрягайте коней! Всем спешиться! Ротмистр! — обратился он к Радзиевскому. — Ведите гусар к табору, в круг! Не губите зря людей!
— Мои гусары за повозками не прячутся, пан полковник! — с гонором ответил ротмистр, гарцуя на пегом жеребце у самых руин, словно у ворот поверженной им крепости. — Они сражаются в чистом поле, как подобает рыцарям.
— По-рыцарски умирать под стрелами татар ваши гусары уже научились — это верно! Самое время учиться по-рыцарски побеждать их! А полевые оборонные лагеря воздвигали еще римские легионеры! Или, может быть, по сравнению с вашими гусарами римляне уже не рыцари?
21
Наконец Войтек и графиня оказались между лагерем и отрядом татар. Они гнали лошадей к обозу, стараясь поскорее соединиться с казаками из охраны, которые уже бросились им навстречу.
Но значительно ближе их были несколько татар, которые, обогнув возвышенность, прошли по ближнему склону между двумя холмами. Заметив девушку, передний татарин привстал и, размахивая луком, закричал:
— Ясыр! Золотой ясыр! — скалился он. — Не стреляй! — остановил он спутника. — Не надо арканить! Золотой ясыр!
Пригнувшись к гриве коня, Диана выхватила из колчана стрелу, вставила ее в лук и, выждав еще несколько секунд, когда мчавшийся наперерез татарин уже буквально дотягивался до узды ее лошади, вонзила ему стрелу прямо в горло. И пока он падал с коня, парнишка храбро вогнал копье в бок второго, несколько подрастерявшегося воина, обличьем своим вовсе не похожего на татарина.
— Кто научил ее так стрелять?! — прокричал Сирко, ведя за собой еще одну группу казаков и гусар.
— Я же говорил: почти год ее обучал всем премудростям войны этот литовский татарин! — ответил ротмистр, показывая клинком на вырвавшегося вперед слугу графини.
Кара-Батыр уже был рядом с госпожой. На полном скаку он сбил стрелой татарина, который бросился с саблей на копье Войтека. Придержав коня, графиня послала стрелу в ближайшего преследователя, но на этот раз промахнулась, потеряв к тому же драгоценное время. И уже не видела, как Войтек сумел прикрыть ее своим телом в то последнее мгновение, когда он еще успевал принять предназначенную ей стрелу.
— Спасайтесь, ясновельможная! — прокричал он, приподнимаясь на коне и изгибаясь под мучительной тяжестью расколовшей его спину стрелы. — Спасайтесь! Пусть хранит вас Господь!..
13
Герцогиня де Лонгвиль (Анна Женевьева де Бурбон) — дочь Генриха II принца де Конде. Заговорщица, видная деятельница оппозиции Людовику XIV и Анне Австрийской. Как и несколько других представителей рода де Конде, активно участвовала в борьбе за французский престол и влияние на жизнь королевского двора.