Стрелявший в нее татарин уже рядом. Еще мгновение — и он дотянется до ее плеча острием клинка. И вот тогда, не оборачиваясь, как бы из-под руки, графиня стреляет из пистолета прямо в запененную морду его коня. Отброшенный выстрелом и болью, конь вздыбился, отплясал на задних ногах предсмертную лошадиную пляску и вместе со всадником завалился набок.
А еще через мгновение добрый десяток казаков и гусар окружили графиню и, прикрывая ее своими телами, отстреливаясь из луков и пистолей от появившегося на склонах возвышенности основного отряда кайсаков, помогли отойти к руинам, под защиту таборного ограждения из повозок.
Поняв, что они наткнулись на хорошо охраняемый обоз, кайсаки из передового отряда скрылись за возвышенностью и подарили казакам и гусарам еще несколько минут для подготовки лагеря к обороне.
— Отведи графиню вон к тем камням, в центр табора! — приказал полковник Гурану. — И пусть спрячется! Пока кайсаки видят графиню, они будут стремиться к ней как к самому ценному трофею.
22
Когда, держа шляпу на изгибе правой руки, перед Мазарини предстал гонец, его лицо показалось кардиналу знакомым.
— Осмелюсь представиться, ваша светлость: лейтенант роты королевских мушкетеров граф д'Артаньян, по личному приказу главнокомандующего принца де Конде. С посланием от его светлости.
— А, это вы… — с нескрываемым разочарованием произнес Мазарини и, с сожалением взглянув на источающий тепло камин, подошел к широкому массивному столу из орехового дерева.
— Мне докладывали, что под стенами Дюнкерка погибло много наших храбрых мушкетеров…
— Это правда, ваше высокопреосвященство.
— К счастью, вы, оказывается, живы.
Мазарини взглянул на висящую напротив картину: залитый жарким летним солнцем залив у мыса Изола-делле-Корренти, неподалеку от городка Пакино на Сицилии. Вид этого южного пейзажа, возвращавшего в один из прекраснейших уголков родного острова, иногда согревал кардинала больше, чем пламя камина.
— Как видите, жив. О чем король Испании и его генералы весьма и весьма сожалеют, — вежливо отзвенел шпорами д'Артаньян, едва заметно склонив голову.
— Боюсь, что не только они, — как бы про себя уточнил кардинал. — Так что же решил поведать нам доблестный полководец?
— Главнокомандующий приказал сообщить вам и ее величеству королеве, что у стен Дюнкерка вновь появилась испанская эскадра с войсками и оружием на борту. Все крепости, занятые испанцами на севере Франции и во Фландрии, спешно укрепляются ими артиллерией, а гарнизоны пополняются войсками.
— Все это оч-чень интересно, — мрачно проговорил Мазарини. — Королеву Франции и правительство ее величества ваше сообщение приведет в неописуемый восторг.
— А также он просит сообщить, что наши войска понесли большие потери.
Мазарини устало посмотрел на мушкетера. Он мог бы и не выслушивать всего этого, ибо то же самое недавно слышал из уст генерала де Колена. Но, с другой стороны, первый министр не мог не принять и не выслушать офицера, направленного ему самим принцем де Конде. Это было бы слишком вызывающе.
— Опять большие потери, — прокряхтев, опустился он в довольно жесткое рабочее кресло. — И это — не овладев ни одной крепостью, не освободив от испанских идальго ни одного дюйма французской территории… Так они и воюют — наши хваленые гвардейцы и лихие королевские мушкетеры.
— Увы, гвардейцев и мушкетеров осталось так мало, ваша светлость, что не стоит огорчаться. А войско, набранное в провансальских и шампанских деревнях да в местечках Нормандии, вызывает у нас, офицеров, лишь горькие улыбки. Было бы странно, если бы, имея таких новобранцев, мы сумели бы взять хоть какую-нибудь полуразрушенную крепость.
— Но-но, лейтенант. Развязность мушкетеров общеизвестна, тем не менее… Что там у вас еще?
— Прошу прощения, ваша светлость. Но это и мнение командующего. Принц де Конде просит вашу светлость настоятельно потребовать от военного министра новых подкреплений. Без них армия вряд ли сможет продержаться до конца летней кампании.
— Подкреплений, оружия, фуража… Впрочем, чего еще можно ожидать от такой армии? — задумчиво проговорил кардинал, давая понять, что хотя он и не одобряет рассуждений лейтенанта, однако вполне согласен с его пониманием того, в каком положении оказались сейчас войска принца.
— И еще он убедительно просил добиться приема на королевскую службу хотя бы двух-трех полков иностранных наемников.
— Имеющих достаточный военный опыт, — кивал Мазарини.
— Именно так.
Несколько секунд Мазарини молча просматривал лежащие у него на столе свитки бумаг, словно полки наемников могли появиться от росчерка его пера, потом удивленно уставился на д'Артаньяна.
— Однако я не вижу самого донесения.
— Его светлость принц де Конде велел передать все это на словах. В пути гонцов подстерегают испанские разъезды.
— Дело дошло до вражеских разъездов в наших тылах?
— Предосторожность, ваше высокопреосвященство.
— Принц, очевидно, считает, что все это является великой тайной для испанских лазутчиков? — снова мрачно улыбнулся Мазарини. — Неужели?
— Видите ли, как человек военный, принц прибегает к таким мерам безопасности…
— Вы свободны, господин д'Артаньян, — сурово прервал его кардинал.
— Безудержно рад этому, ваша светлость. Когда прикажете возвращаться в войска?
Не поняв сути вопроса, Мазарини снова удивленно взглянул на него. И лишь потом догадался, что в такой форме лейтенант пытается выяснить, с чем, с каким ответом ему возвращаться в ставку командующего.
— Ах, да, — не глядя на д'Артаньяна, произнес кардинал. — Ответ повезет другой офицер. Что касается вас, граф, то приказываю пока что находиться при дворце. Вы еще можете понадобиться.
— Рад служить, ваша светлость. Честь имею.
23
Первый удар конницы Бохадур-бея казаки встретили за мощным щитом из повозок с поднятыми вверх оглоблями, между которыми успел вырасти частокол из копий и острых рогачей, составлявших вооружение тридцати воинов из обозной челяди. Пока одна часть казаков, прячась за повозками, создавала этот убийственный для кавалеристов частокол, другая выкашивала кайсаков залпами из ружей, луков и пистолетов.
Лишь незначительная часть казаков осталась за внешним обводом лагеря, прикрывая четыре запоздавшие повозки, которые только сейчас подошли к обозу. Челядники и казаки едва успели развернуть их и поставить в два ряда между табором и мельницей, руины которой уже добрых полвека зарастали травой на крутом речном утесе.
Однако полностью перекрыть проход между табором и руинами эти подводы не смогли. Татары прорывались между ними и мельницей. После первого же натиска кайсаков это заставило гусар и челядников выходить за пределы табора, ввязываясь в обычную схватку, используя при этом руины как крепостные валы.
24
«Лесная обитель» маркизы Дельпомас располагалась всего в двадцати верстах от Парижа. Однако каждого, кто попадал сюда, не покидало ощущение, что он находится в каком-то замкнутом, отчужденном от всего происходящего в столице и окрестных местах, мире. Отсюда Париж начинал казаться таким же далеким, как островные колонии у берегов Африки.
С севера и северо-запада небольшое имение Дельпомас отделялось от остальной территории изгибом высокого каменистого берега реки. А с востока к нему подступал густой, сохранившийся в первозданном виде бор, от которого начиналась цепочка небольших, непроходимых болот, заполняющих собой пространство между лесом и рекой.
И бор, и одичавший пруд, и старый заброшенный парк, разбитый на прибрежных оврагах у самой «Лесной обители», по размерам своим были почти миниатюрными, но все же их вполне хватало, чтобы отваживать от визитов празднолюбопытствующие семейства из ближайших селений, создавая иллюзию отдаленности и нелюдимости этого уголка.