15 апреля 1943 года.
Первый по-настоящему теплый день весны.
Эмил вечером, готовясь к радиосеансу, не закрыл окна: не хотелось, чтобы исчезло струившееся с улицы тепло. Отблеск заката лежал на ветвях деревьев и тротуаре. Эмил разглядывал его, словно чудо, а пальцы сами по себе привычно придавливали головку радиоключа. Колонки цифр шифровки, превращаясь в точки, тире Морзе, устремлялись в эфир, недоступные уху плыли над Софией — на север, в Центр.
Тоненький — голоском сверчка — писк в наушниках.
Точка, точка, тире...
И вдруг — пауза.
Эмил щелкнул тумблером, механически проверил штеккеры на входе. Все было в порядке, но передатчик не работал. Стрелка на индикаторе напряжения
упала к риске «ноль». Что за черт? Перегорели пробки или авария на электростанции?
Эмил снял наушники, выглянул в окно. В окнах соседей не было света. Значит, весь дом без энергии. Вот уж некстати: время радиосеанса строго лимитировано, операторы Центра, не дождавшись продолжения, могут уйти из эфира, и тогда придется ждать до завтра.
Света не было три минуты.
Через сто восемьдесят секунд передатчик ожил.
Пальцы — на ключ, и вот вновь поплыли в эфир: точки, тире. «По сведениям, полученным в компетентных кругах, немцы собираются...»
На ветвях дерева и тротуаре, угасая, уже не золотом, багрянцем отсвечивал закат. Словно кровью облили...
— Ну как кебабче, Белина? Хватит работать, ужинать пора!
Хороший день. Жаль, что кончается.
Ничего, завтра будет не хуже.
Завтра...
8
Пеленгаторы прощупывали эфир.
Команды пеленгомашин, в полном составе переведенные из Германии по распоряжению руководства отдела «Восток» функабвера, были укомплектованы специалистами, имевшими многолетний опыт выявления нелегальных передатчиков. Часть из них еще недавно входила в состав 621-й радиороты, сумевшей обнаружить в Брюсселе и Париже радиогруппы советских разведчиков, охота за которыми шла свыше трех лет. «Брюссельцы» и «парижане» использовали ухищренные методы передач, и начальнику функабвера, генералу Фельгибелю, не раз приходилось получать взыскания от Кейтеля за проявляемую им якобы медлительность при поисках раций.
Операцией по выявлению русских радиогрупп занимались и Гиммлер, и Канарис; ей придавали огромное значение в рейхсканцелярии, а результатов все не было. Начальник РСХА1 обергруппенфюрер Кальтенбруннер и адмирал Фридрих Вильгельм Ка-нарис, на время забыв о распрях между военной разведкой и службой безопасности, были вынуждены создать совместный штаб по борьбе с «парижанами» и «брюссельцами», за каждой акцией которых наблюдали не только они, но и Борман, и Гитлер. Наконец операторам 621-й радиороты повезло, и генерал Фельгибель смог, с облегчением вздохнув, выполнить настоятельную просьбу Делиуса о переводе части специалистов в Болгарию. Пеленгоавтобусы, совершив путешествие через половину Европы, прибыли в Софию и поступили под начало полицейатташе при германском посольстве капитана Гофмана.
Четыре автобуса Гофман, с санкции Доктора, выделил РО, четыре — службе ДС. Глава службы Павел Павлов переподчинил их Николе Гешеву, подстраховываясь на случай неуспеха.
И не зря!
Шесть с лишним месяцев пеленгаторы, квадрат за квадратом обшаривая Софию, не могли засечь точных координат нелегальных передатчиков Центра. Стопка перехваченных радиограмм все росла, а Доктор и Гофман были все еще далеки от цели. Кончилось тем, что две из трех нелегальных раций перебазировались в провинцию, на время ускользнули от функабвера, а последняя, засевшая где-то в квартале церкви святого Георгия, куковала и куковала, доводя операторов до тихого отчаяния. Радист работал с поразительной быстротой, сеанс кончался раньше, чем пеленгаторы успевали засечь его по параметрам, необходимым для фиксации на «сетке», и оставалось одно — докладывать Гофману, как и прежде, что районом поисков остается целая зона с десятками домов, сотнями квартир и тысячами жителей.
Число перехваченных шифрограмм перевалило за семьдесят. Доктор после очередного нагоняя из Берлина устраивал разносы Гофману, тот раздавал выговоры командирам пеленгоавтобусов, а Кострв и Ге-шев, по своим каналам, жаловались послу Бекерле,
обвиняя функабвер в отсутствии рвения. Как и в случае с «парижанами» и «брюссельцами», дело дошло до рейхсканцелярии, до Бормана; и обстановка накалилась. Делиусу пригрозили Восточным фронтом.
Шесть с лишним месяцев!..
Рация, засевшая где-то возле церкви святого Георгия, мало-помалу превратилась в кошмар, равно опасный для Доктора, Гофмана, Костова, Павлова, Гешева, Стоянова и Кузарова. Семь специальных служб занимались ею — и безрезультатно.
Павел Павлов имел повод похвалить себя за предусмотрительность. Если бы не подсказка из Берлина о трюке с электроэнергией, операторам и сейчас предстояло бы довольствоваться ролью регистраторов передач.
15 апреля оказалось переломным.
Диспетчер городской энергосети, действовавший по плану отделения «А», «вырубил» дом 25 по улице Царя Симеона. Рация умолкла — на три минуты. Список жильцов дома, немедленно доставленный Ге-шеву спецгруппой инспектора Сиклунова, содержал среди прочих фамилию радиоспециалиста Эмила Попова. Гешев, не сдержавшись, швырнул в лицо Си-клунову бумаги: «Не ты ли писал в докладной «благонадежен»?!» Сиклунов побагровел, пачка бумажек хлестнула по щеке, как пощечина.
Всю ночь Гешев, запершись, просидел в кабинете. Телефоны были отключены, срочные донесения агентов, требовавшие резолюций и виз начальства, переадресовывались к заместителям шефа отделения «А», специально вызванным для такого случая из дому. Кузаров и Павлов, пытавшиеся по прямому проводу связаться с Гешевым и получить от него какие-то разъяснения, получили короткий ответ: «Потерпите до утра». Не добавив ни слова, Гешев положил трубку.
Досье Эмила Попова, и только оно одно, занимало Гешева сейчас.
Рапорты и сводки были давно знакомы, но он перечитывал их вновь и вновь, подчеркивал красным карандашом фразы, не привлекавшие прежде внимания. Секретарь четырежды приносил крепчайший черный кофе. В пятый раз Гешев вызвал его звонком, чтобы приказать доставить досье доктора Александра Костадинова Пеева.
«Заходил в сад. Стоял у фонтанчика, пил воду. Ничего предосудительного не совершал, контактов не имел...» Красный карандаш Гешева выделил из текста рапортов эту фразу. Варьируясь в словосочетаниях, но везде единая по смыслу фраза о саде и фонтанчике кочевала из рапорта в рапорт, и даты посещения сада доктором Пеевым и радиотехником Поповым совпадали. Леев приходил днем, около трех; в три тринадцать — три пятнадцать у фонтанчика с питьевой водой появлялся Эмил. Тайник и цепочка связи. Как же Сиклунов прохлопал ее?!
На двух отдельных листах, тщательно сверяясь с досье, Гешев написал фамилии и адреса людей, близких подозреваемым.
С доктором Пеевым оказались так или иначе связанными промышленник Симеон Бурев, генерал Лукаш, генерал Марков, командующий 2-й фракийской армией, премьер Богдан Филов, полковник Стефан Димитров из Пловдивского гарнизона — дальний родственник, начальник военно-судебного отдела генерал-майор Никифор Никифоров, парламентарий Георгий Говедаров, архимиллионер Стоян Николов, полковник запаса Василев, генерал Луков, шеф жандармерии Кочо Стоянов, еженедельно обедавший с доктором в клубе Союза офицеров запаса, стажер Берлинского университета Александр Георгиев, посол в Токио Янко Леев... С ума можно сойти! Высший свет и — вдобавок! — командир отдельного корпуса жандармов!
На полях списка Гешев написал: «Чудовищно!» Придвинул второй листок...
Здесь разношерстная публика, которую Попов, вполне возможно, использовал на связи, для отдельных поручений и сбора мелкой информации.
Сбоку Гешев приписал: «Сиклунов! Разберись и всех проверь».
Утром, с глазами красными от бессонницы, созвал своих заместителей, Сиклунова, следователя Милко Ангелова — восходящее светило отделения «А», переведенного под крыло Гешева из уголовной полиции.