– Благодарю тебя, трибун Лукан. – Его губы растянулись в улыбке. Котис, несмотря на юный возраст, превосходно владел собой. – Благодарю вас обоих… Вижу, ты уже успел познакомиться с моей кузиной?
Лукан оторопел, пока еще плохо понимая, о чем говорит царь. Котис продожал улыбаться и явно не торопился выбираться из постели. И когда спустя минуту до Лукана дошел смысл сказанного им и он обернулся, Гликерии позади уже не было.
Глава 26
Рим, август 46 года н. э.
Восстановив силы в Киммерике, Кезон засобирался домой. Лукан его задерживать не стал, так как понимал, что важность происходящих в Таврике событий требует присутствия этого человека в Риме. Свежего взгляда на них, взгляда со стороны, ждал не только Нарцисс, но в первую очередь сам император Клавдий. Лукан определил Кезона на отплывающий в Рим почтовый корабль и свое письмо родным передал лично ему. Они распрощались на пристани, и Кезон еще раз крепко пожал руку Флакку, по сути, спасшему ему жизнь.
– Береги себя, путеществие долгое, – пожелал ему трибун.
– И выпей в Риме за нас чашу вина! – добавил, смеясь, Лукан.
Кезон покидал берег Таврики с тяжестью на сердце. Гибель Дилары стала для него настоящим потрясением. С потерей девушки он утратил и тот единственный светлый лучик, который давал ему надежду на лучшее будущее. Теперь же он потерял все: и любимую женщину, и эту надежду. Что ждет его в Риме? Чего вообще ждать ему дальше от жизни? Понятно, что он по-прежнему будет служить Нарциссу, и этим обеспечивать себе существование. Возможно, и сгинет на этой службе в безвестности, где-нибудь в грязном переулке или в сточной канаве. Вряд ли он умрет от старости в собственном домике с садом у тихой реки.
Судно – изящная краснобокая либурна – на несколько дней задержалось в Византии, чтобы пополнить запасы провианта и воды, а также принять дополнительную почту от местных властей. В Остию они прибыли в начале месяца, и Кезон сразу же покинул борт корабля. Не задерживаясь в портовом городке даже на одну ночь, он поспешил в Рим. «Отдохну потом», – говорил он себе. Но стоило ему попасть в Вечный город, как желание немедленно встретиться с секретарем императора пропало. Что-то удерживало его, и что именно, он пока понять не мог. Выпив у Форума чашу вина, как и обещал трибунам, Кезон задумался. Интуиция его никогда не подводила, и сейчас она подсказывала, что спешить в данном случае не следует. Вначале он отнесет письмо родне Лукана, а уже потом встретится с Нарциссом. Информацию тому будет выдавать по частям (глупо выкладывать все сразу), проследит за реакцией своего хозяина и сделает соответствующие выводы. Он не был в Риме почти два года, здесь многое могло измениться.
Первым, кого он встретил в доме Луканов, не считая впустившего его внутрь престарелого слуги, был сам глава семьи. Он собирался нанести визит кому-то из знакомых, но, узнав причину появления Кезона, отложил его. Они уединились в рабочем кабинете, и Сервий Туллий, прочитав письмо сына, принялся обстоятельно расспрашивать гостя о делах в Таврике. В самом начале их беседы в комнату заглянула девушка. Ее золотистые волосы были убраны в высокую прическу, нарядная туника нежного зеленого цвета перехвачена в тонкой талии позолоченным, под цвет волос, ремешком. Кезон внутренне ахнул. Никогда еще он не встречал такого прелестного, неземного создания. В полутемный кабинет словно ворвался луч солнечного света, вмиг наполнив его теплом и домашним уютом.
– Отец! Ты получил письмо от Гая? – Ее маленькие алые губки были обиженно поджаты, но в больших голубых глазах искрилась радость.
– Отнеси его матери. – Лукан-старший протянул дочери трубочку пергамента; он смотрел на нее с любовью и нежностью, не помешавшей, впрочем, строго напомнить: – И не нужно, Туллия, обсуждать его содержание с подругами!
– Разумеется, отец! И уже бегу! – ответила девушка и исчезла за дверью.
Уходя из дома Луканов, Кезон уносил с собой и частичку его тепла. Сервий Туллий показался ему человеком, наделенным множеством достоинств, но в силу своего происхождения лишенным того положения, какого он мог бы достичь, будучи патрицием. Он мог бы командовать армией в Таврике не хуже Галла. И мог бы иметь решающий голос в сенате. Он мог бы стать для императора незаменимым советником. Но жизнь распорядилась иначе. Кезон вспомнил собственные разочарования, какие подбросила ему жизнь. Четко, как будто это было вчера, явилась ему Дилара, испуганная, сжавшаяся в комочек на лавке раскачивающейся лодки, незадолго до того, как ее навсегда отобрали у него черные глубины понта.