Тропа, где я видел следы крупного дракона, вполне подходит для засады: кусты там рядом, снимать тоже удобно, света на высохшем русле достаточно, а растительность не будет закрывать ящера.
И пока товарищи устраивают по обе стороны выбранного места две засады с расчетом, чтобы ракурсы перекрещивались, я отправляюсь за приманкой. Удача сопутствует мне, и через полчаса замечаю среди хаоса камней прекрасного оленя. Ветер дует в нужную сторону, и после терпеливого подхода я укладываю его выстрелом в шею.
С превеликими трудностями дотаскиваем мы этого красавца до места засады и привязываем к колышкам, глубоко воткнутым в землю. Теперь все готово к достойной встрече звезды нового цветного фильма:
«Дракон острова Комодо».
5
С рассветом мы уже сидим в укрытиях. Первое, у кромки зарослей, представляет собой хижину из ветвей, незаметную среди кустарника; второе, со стороны саванны, — ров глубиной около метра, прикрытый сверху решеткой из бамбука и замаскированный дерном. Непосвященный наблюдатель не заметил бы ничего в нескольких шагах. В обоих укрытиях проделаны амбразуры для кинокамер, откуда просматривается маленький песчаный пляж с положенной посредине приманкой.
Петер и Ги сидят в засаде у леса, Жорж и я — во рву. Аппаратура подготовлена, светосила смерена уже в который раз. Сменные объективы под рукой. Жорж навел три наши камеры таким образом, что они одновременно могут снимать варана под разным углом. Мне он дает последние наставления.
— Ты ждешь, пока я не кончу снимать своей камерой, и включаешь свою, лишь когда я тебе дам знак.
— Понятно, шеф, как сказал бы сапер Камамбер. — Мне и так уже страшно надоело возиться с фотоаппаратом, не говоря о заметках, которые я веду в специальной записной книжке под заглавием «Наблюдения за комодским вараном».
— Ладно, давай. Готово? Тогда тишина.
Начинается напряженное ожидание. Дракон может появиться с минуты на минуту. Тщательно проглядываем в бинокль склоны холмов, задерживая взгляд при малейшем волнении травы или трепете кустарника.
Над тушей оленя беспрестанно кружат большие белобрюхие орланы и рыжие с белыми головами коршуны. Не видя нас, они смелеют и пикируют на приманку. Самые отважные даже садятся на соседние деревья, поводя вокруг своими желтыми глазами.
Голуби, замолчав было, вновь продолжают свой воркующий концерт, а зелено-золотистые щурки, вытянув по ветру длинные клювы, затевают бесконечную возню над нашими головами, хватая на бреющем полете больших мух, которые тысячами летят на уже довольно крепкий запах нашей приманки.
На опушке галерейного леса показывается стая макак голов в тридцать. Прежде чем двинуться дальше, они рассаживаются на самом краю леса и внимательно исследуют окрестности. От группы отделяется крупный самец, входит в долину, на минутку присаживается, оглядывается еще раз и лишь затем, окончательно успокоившись, издает властный рык. Тотчас к нему идет второй самец, а затем приходит и вся стая в строго установленном порядке — по старшинству и соблюдая интервал в три метра. Во главе шествуют три взрослых самца, затем несколько старых самок, кое-кто тащит уцепившихся за шею малышей и, наконец, следуют более молодые самки и самцы.
Добравшись до опушки мангровых зарослей, все разбегаются в разные стороны и под присмотром старых самцов принимаются ловить маленьких оранжевых и голубых крабиков, которые кишмя кишат меж корней пальм. В бинокли отлично видно, как макаки хватают их точно так же, как дети ловят мух, и с аппетитом уплетают, оборвав им предварительно клешни.
Я с интересом наблюдаю все, что можно высмотреть сквозь наши окошки, но мои товарищи теряют терпение: дракон заставляет себя ждать. Надо сказать, меня тоже начинают обуревать сомнения. Какого черта этот варан не идет есть приманку, которую мы ему приготовили? А вдруг вчерашние следы оставил ящер, который случайно прошел здесь и не намерен больше возвращаться в эти места? Или, может быть, он затаился где-нибудь в кустарнике и не решается выйти, почуяв нас? Да, но ящер, заявившийся к нам на стоянку, держался весьма свободно и, казалось, совсем не боялся нас. Что же делать? Ждать, другого выхода нет.
Но у любого терпения бывает предел, и любой энтузиазм, даже самый пылкий, надо время от времени подогревать, иначе он окончательно угаснет. Скоро полдень. Мы сидим в засаде уже шесть часов, неподвижно и безмолвно, перебрасываясь шепотом лишь короткими фразами. «Дерзать возможно без надежды, упорствовать — и в неудаче», — говорил Вильгельм Оранский. Что ж, остается применить его высокие принципы к охоте на дракона! Нет, это уж слишком. Чудовище не покажется сегодня, — это ясно, иначе оно давно было бы здесь.
К тому же пора перекусить; кстати, это нас развлечет. Провизией мы запаслись вдоволь: гроздь бананов на четверых и по два кокосовых ореха на каждого. Раскалываем их ударами мачете и делимся с соседней засадой своими впечатлениями и разочарованием.
И вдруг в разгар всей этой возни из-за большого кактуса показывается отвратительная плоская голова и, недвижно уставившись на нас, высовывает раздвоенный язык длиной не меньше сорока сантиметров. Голова вылезает дальше и дальше, вот уже видна громадная шея, морщинисто-складчатая, как шкура старого слона, затем появляется внушительная нога с пальцами, заканчивающимися крючкообразными когтями, как у орла. Чудовище на секунду замирает, внимательно осматривается кругом, останавливает взгляд на укрытиях и, как нам кажется, видит нас.
К счастью, наши опасения напрасны: удовлетворенный обследованием, ящер направляется дальше; из зарослей наподобие всплывающей подводной лодки показывается его огромное туловище, покрытое шкурой-броней, а за ним тянется нескончаемый хвост.
Подойдя чуть ближе к приманке, он опять останавливается и поднимает голову: становится видно пульсирующее при каждом вздохе горло, а в полураскрытой пасти — пленка липкой слюны. Заметив наконец оленя, он осторожно обходит его, ощупывая со всех сторон раздвоенным кончиком языка. Затем упирается передними ногами и, резко двинув шеей, кусает бок туши. Хруст костей, шкура рвется так, будто это игрушечный олень из бумаги.
Все это время безостановочно жужжат камеры и щелкают фотоаппараты. Но чудовищу не до нас. Действуя своей страшной челюстью, как кусачками, он с неимоверной быстротой проделывает отверстие в грудной клетке оленя и залезает туда с головой.
О, как хотелось бы мне не быть зоологом, чтобы суметь описать весь наш восторг от первой встречи с крупнейшим на земле ящером. К сожалению, я не в силах сбросить с плеч груз своей профессии и вынужден смотреть на гигантского дракона глазами человека науки.
Большинство путешественников, которым довелось столкнуться с ним до нас, описывали его словами, взятыми из учебника палеонтологии, а вдохновение черпали из научно-популярных диафильмов. Игуанодон, бронтозавр, тираннозавр — вот первые приходящие им в голову сравнения. В этой связи я всегда поражался, сколько людей, не способных отличить зяблика от синицы или пуделя от спаньеля, берутся авторитетно рассуждать о динозаврах и разных там диплодоках!
Мои менее пристрастные товарищи ликуют. Надо признать, этот закованный в броню ящер-гигант, рывками перебрасывающий свое уродливое тело на коротких негнущихся ногах, невольно уводить мысль в минувшие тысячелетия, когда наш только что родившийся мир населяли подобные страшилища, многие из которых были в десятки раз больше этого. Но они вымерли, пав жертвами неведомых катаклизмов или неумолимых законов эволюции. Один лишь комодский варан выжил, и мы сейчас видим его собственными глазами здесь, на этом крохотном островке, затерянном где-то на стыке Индийского и Тихого океанов.
Проникнув внутрь оленя, ящер вытаскивает оттуда печень с легкими и одним залпом их проглатывает. Затем тщательно облизывается, хватает тушу и пытается утащить ее в заросли. Но колышки держат крепко, и после нескольких безуспешных попыток ящер решает продолжить трапезу на месте, перед нашими камерами.