Там можно часами стоять и торговаться, и цены в конечном итоге спускаются до трети первоначальной суммы. Так, все наши яванские друзья рвали на себе волосы, узнав, что я заплатил за детеныша циветты фантастическую по их представлениям сумму в пять франков.
А на Флоресе к ней добавился в компанию еще один зверек. На этом острове находится одно из самых удивительных чудес природы — гора Кели-Муту, три кратера — озера, которые заполнены водой разных цветов: голубой, белой и красной. Своей поразительной окраской озера обязаны присутствию в каждом различных минеральных солей.
Мы не могли пропустить подобное зрелище и в сопровождении нескольких жителей близлежащей деревни предприняли восхождение на вулкан. К вершине мы добрались лишь поздно вечером, так что пришлось на ночь разбивать лагерь на месте. Но с рассветом мы уже стояли среди трех кратеров и любовались восходом солнца, лучи которого окрашивали воду озер в необыкновенные цвета. До того мы считали, что рассказы были явным преувеличением и нам предстанут три озерца, наполненные бледно-голубоватой, коричневой и беловатой водой. Однако нам не пришлось строить из себя пресыщенных диковинками туристов: трудно было удержать возглас восхищения. На дне каждого кратера с абсолютно ровными вертикальными стенами покоилось круглое озеро метров шестидесяти в диаметре: одно — бирюзовое, другое — белоснежное и третье — кроваво-красное.
Засняв на кино- и фотопленку это удивительнейшее явление природы, мы начали долгий спуск, быстро превратившийся под проливным дождем, какие бывают лишь на экваторе, в подобие соревнования по тобоггану. Перед нами неслось стадо диких лошадок, потомков животных, оставленных здесь в XV веке португальскими мореплавателями. Внезапно сбоку появилось стадо великолепных черных буйволов голов в двадцать. Они мчались прямо на нас, вернее, на приотставшего Жоржа. С безопасного расстояния мы всласть повеселились, глядя, как он улепетывает от них со своим громоздким киноаппаратом, провожаемый недобрым взглядом этих громадных животных.
Когда наконец мы выбрались к подножию вулкана, вымокшие и облепленные грязью, нас ожидал сюрприз. Селяне устроили в нашу честь прием. Староста, одетый в длинную черную мантию, расшитую крестами — дар какого-нибудь миссионера, и мягкую черную шляпу, повел нас в свою хижину, где был накрыт огромный стол, уставленный яствами. После пиршества и многочисленных речей староста, узнав, что я интересуюсь животными, подарил мне двух молоденьких циветт, живших у него на привязи. Одна была тихой и ласковой, зато вторая — злюка, которая так и норовила укусить, едва к ней прикасались. Ночью, когда мы оставили их на столе в деревенской школе, одной удалось убежать, и, как нарочно, ею оказалась тихая и ласковая. Так мы стали обладателями второй; характер ее со временем немного улучшился, но она так и не стала совсем ручной.
В Лохо Буайя они избрали себе жилищем развилку дерева, под которым мы поставили стол, и показываются теперь лишь к обеду, чтобы выклянчить банан, кусок кокосового ореха или мяса. Лишь та, что была куплена на Яве, привыкла к нам и часто теперь спит у ножки моей походной кровати.
При отъезде с Ринджы, поскольку нам предстоят еще два года путешествий, мы оставим наших циветт на острове. Я уверен, что им здесь понравилось и они обзаведутся потомством. Кстати, недавно один датский натуралист, побывавший в том районе, объявил мне как о большом научном открытии, что он обнаружил парадоксурус гермафродитус на Риндже, где, по его мнению, они никогда не водились. Можете представить, как я ликовал.
9
За пять недель, что мы обосновались в Лохо Буайя, весть о нашем приезде разнеслась по всем островам в радиусе трех дней пути на паруснике. Вошло даже в традицию, проходя на траверзе Ринджы, завернуть к нам в Крокодилову бухту, перекинуться парой слов и обменять кое-что из товара. Некоторые визиты проходят в высшей степени оригинально.
В один из дней, когда мы занимались перестройкой своей засады на опушке галерейного леса, откуда ни возьмись появляются два юных малайца:
— Селамат паги (здравствуйте), вас хочет видеть капитан.
— Что за капитан?
— Капитан нашей прао, она на якоре у входа в бухту.
Решительно нам нигде не найти покоя, даже на пустынном острове.
— Сходи узнай, что они хотят, — говорит мне Ги, — управимся и без тебя.
В лагере я с удивлением обнаруживаю необычайное сборище: человек двенадцать малайцев, хотя экипаж нормального рыболовного судна состоит из трех-четырех человек, не больше. Все одеты в саронги, у каждого на поясе висит крисс — грозный малайский кинжал с лезвием в виде сплющенного штопора. На голове — черные шапочки, только у самого старшего странная фетровая шляпа цвета хаки. Это явно начальник, поскольку он сидит на наших ящиках, а остальные почтительно стоят вокруг. На вид ему лет сорок, передние зубы сплошь золотые, в углу рта приклеен окурок, что не принято в Индонезии, где сигарету держат всегда в руке. Мне сразу бросается в глаза его костлявое лицо с умным, но очень жестким, даже ледяным выражением, и, вглядевшись, я соображаю, что такое выражение ему придают светло-коричневые, почти желтые, глаза, как у варана.
К тому же капитан не улыбается. Он изысканно вежлив и просит извинить его за вторжение в лагерь во время нашего отсутствия. Закурив новую сигарету от окурка, он излагает цель своего визита:
— Я хочу купить у вас крючки и леску.
— Но мы не торговцы, поезжайте лучше к китайцу на Лабуанбаджо, — отвечаю я.
Совет явно вводит его в замешательство, и он пускается в путаные объяснения, приводя множество странных причин, по которым он не может войти в порт, хотя тот расположен недалеко. Я не могу отделаться от впечатления, что ему нежелательно показываться в людных местах, и прихожу к выводу, что наши странные гости либо контрабандисты, либо пираты с Бужиса.
Этот остров, лежащий к югу от Сулавеси и к северу от Флореса, — родина знаменитых малайских мореплавателей, которые на своих двух-, трехмачтовых прао веками занимаются более или менее легальной торговлей и пиратством, процветающим, как никогда, с послевоенного периода.
Капитан не отступает от своего предложения:
— Дай мне лески, а я достану тебе, чего ты захочешь.
— Но предупреждаю, у нас нет ничего особенного…
Все же я раскрываю наш ящик «рыболовных принадлежностей», все бросаются к нему, но жест странного капитана удерживает их на месте. Сам он со знанием дела разглядывает наши сокровища:
— Нейлоновых у вас нет больше? Эта слишком тонкая, обычно мы пользуемся 0,9 мм.
— Да, в этой только 0,5, но она значительно прочнее немецкой или японской, которые есть в Лабуанбаджо.
Он с недоверием щупает леску и пробует ее на разрыв. Один из людей, похоже его помощник, склоняется к нему, и оба долго совещаются. Наконец он соглашается:
— Чем хороша ваша леска, так это тем, что прозрачна и невидима в воде, а у китайца она белая, но мне все же кажется, она не очень прочная. Однако я возьму, пожалуй, для пробы на одну снасть.
— Ладно, сколько вы хотите?
— Пятьдесят саженей. А что нужно вам?
Я объясняю, что у нас нет риса. Он поднимает бровь в сторону трех парней, которые тотчас вскакивают в одну из крохотных лодок.
Начинаю отсчитывать сажени под пристальным взглядом капитана. Неожиданно он проявляет беспокойство:
— У тебя выходят слишком короткие сажени, туан.
— Тогда меряй сам, капитан! — шутя говорю я.
И он действительно начинает широкими взмахами разматывать нить, причем каждый раз вытягивая около двух метров вместо полутора — обычной длины сажени. Надувательство режет глаз, и я заливаюсь смехом. Видя, что меня не проведешь, он впервые улыбается, обнажая золотые зубы.
Тут возвращаются трое парней с десятикилограммовым мешком риса и большой копченой рыбой. Капитан берет ее и подает мне. Я благодарю. Неожиданно он становится болтливым: