Неоднократно видя, как они во множестве крутятся возле нас, мы задавались вопросом, сколько же драконов осталось на сегодняшний день. На Риндже, я думаю, их не меньше четырехсот. На Комодо, безусловно, столько же, если не больше. На Флоресе их, очевидно, пятьсот — шестьсот и около сотни на Падаре, крохотном островке, вклинившемся между Ринджей и Комодо. Итого получается что-то около полутора тысяч варанов на всех островах, а значит, и во всем мире, поскольку эти удивительные ящеры обитают лишь в одном месте земного шара. Почему? Еще одна трудноразрешимая загадка. Вполне возможно, что 200 миллионов лет назад подобные драконы населяли весь этот край: их ископаемые останки находили даже в Австралии.
Однако на остальных островах изменились условия среды, что повлекло за собой исчезновение ящеров-гигантов. Чем могли питаться эти рептилии в те времена, когда не существовало ни оленей, ни кабанов, ни других больших зверей? Крупные ископаемые крысы Флореса и более мелкие, сохранившиеся до сих пор на Риндже, конечно, фигурировали тогда в драконьем меню, но кроме этого? Очевидно, вараны питались и другими, исчезнувшими сейчас наземными животными, и, возможно, даже рыбами и морскими ракообразными.
Да и в наши дни добывать себе пропитание драконам нелегко, особенно молодняку. На Флоресе и Риндже они могут ловить водящихся там в изобилии крыс, обезьян, а вот на Комодо, где этих существ нет, им приходится довольствоваться птичьими яйцами и птенцами пернатых, что вьют себе гнезда невысоко от земли или прямо на земле, таких, например, как сорные куры, — их курганы-инкубаторы систематически разоряют вараны.
Драконы на Комодо, особенно маленькие, страдают от постоянного недоедания, и посему их число никак не увеличивается. Главное сейчас — взять их под самую строгую охрану, что довольно трудно осуществить на этих заброшенных и труднодоступных островах. К великому счастью, как мы знаем, шкура комодского варана не имеет никакой товарной ценности, что лучше всяких охранных грамот позволило им дожить до наших дней. Тем не менее этих доисторических существ поджидают другие опасности, и в первую очередь китайская медицина, повинная, как мы уже рассказывали[20], почти в полном исчезновении азиатского носорога.
Эскулапы Небесной Империи употребляли с незапамятных времен вараний жир для приготовления мази, якобы помогающей при ожогах и прочих ранениях кожи, для тех же целей они хотели использовать комодского варана. Так, в 1927 году сотня драконов по меньшей мере была принесена в жертву на алтарь дальневосточной фармакопеи. Но тогдашних голландских властей очень встревожило это избиение, и они усилили меры по охране.
В наши дни браконьерством занимаются лишь бессовестные торговцы живностью, прекрасно знающие, что за комодского варана можно получить больше десяти тысяч франков в любом зоопарке. Но если поймать дракона довольно легко, не так-то просто затем выехать незамеченным из Индонезии с подобным крупногабаритным пассажиром, поэтому контрабанда ящеров невелика, тем более что поездка на эти острова отнимает много времени и сопряжена с большим риском.
Несколько выставленных сейчас в зоопарках драконов в основном были подарены индонезийским правительством или же приобретены официальным путем. Пара ящеров живет в нью-йоркском зоопарке; они провели там уже пятнадцать лет, полностью приручены, узнают своего служителя, дают себя ласкать и мыть. В антверпенском зоопарке, приобретшем четыре дракона, трое умерли вскоре после приезда.
Вообще, как это ни странно звучит, но комодский дракон весьма деликатное создание и с трудом переносит дорогу. Оторванный от своего солнечного острова, каменистых саванн и пальм лонтаров, этот вечно алчущий монстр умирает с голоду, а если и соглашается принимать пищу, то вскоре все равно угасает, нисколько не заботясь, в какую сумму он обошелся владельцам.
Но зато акклиматизированный, он может жить очень долго. Так, в берлинском зоопарке варан прожил тридцать лет, прежде чем погиб под бомбежкой во время эвакуации во Франкфурт. В зоопарке Сурабайи (Ява) пара комодских варанов даже произвела на свет потомство, причем при весьма оригинальных обстоятельствах. Ящеры прожили долгие годы вместе в этом заведении и ни разу не давали отпрысков. Когда началось наступление японцев, директор зоопарка решил пристрелить их, иначе во время боя они могли сбежать и сделаться виновниками несчастных случаев. Каково же было его удивление, когда через шесть недель он обнаружил в загоне, где обитала драконья чета, двадцать пять маленьких варанчи-ков. Вполне вероятно, что ящеры неоднократно откладывали яйца, но каждый раз пожирали свое потомство, и лишь благодаря ликвидации любящих родителей дракончики смогли явиться на свет.
Комодский варан откладывает примерно двадцать пять белых яиц эллиптической формы размером с гусиные (92–100 мм в длину и 50–63 мм в ширину), покрытые мягкой, но прочной пергаментной скорлупой. Яйца он зарывает в песок или рыхлую землю, и детеныши сами вылупляются шесть — восемь недель спустя.
За время нашего пребывания на острове нам, к сожалению, не удалось увидеть, как размножается этот ящер. Старый Солтан объясняет это тем, что сейчас сухой сезон, а варан кладет яйца в сезон дождей. Солтан рассказывает, как присутствовал при появлении детеныша комодского варана:
— Утром иду я на охоту и вижу: самка буайя дарат ловит кого-то. Подхожу ближе, оказывается, это детеныши дракона выползают из дырки в земле. Шустрые такие и все в мать. Иду и руками машу на нее, чтобы напугать, прогоняю и смотрю: в дырке на глубине сантиметров тридцать — сорок лежит еще много-много целых яиц. Открываю пару-другую, а там, как ружейная собачка — свернувшись, лежат драконята по одному в каждом, сантиметров двадцать — двадцать пять в длину. Положил я их на землю, и они сами быстро-быстро стали удирать.
Хоть я взял себе за правило с крайней осторожностью подходить к «достоверным» рассказам очевидцев, часто искаженным устными преданиями или так тесно переплетенным с легендами, что зачастую трудно бывает отделить правду от прикрас, тем не менее я склонен верить рассказу старого Солтана; когда я спросил у него, как выглядели найденные им яйца, он дал мне описание, в точности совпадающее с моими научными данными.
Завидуя успеху своего старшего товарища, Саид, который тоже не заснул после нежданного визита Дедушки, в свою очередь решает поведать о том, как дракон нападает на буйвола.
— Заметит дракон буйвола, — рассказывает он нам, — подкрадывается к нему по-хитрому, в траве, и сразу кусает за ляжку. Буйвол удирает во весь опор, но буайя дарат и не думает бежать за ним, потому что знает — нога обязательно загниет из-за яда, который получается у него во рту от застрявших между зубов кусочков мяса. Дня через два буйвол уже так плох, что почти не может двигаться. Дракон тогда кусает его за вторую ляжку, и вторая нога тоже гниет. Проходит еще несколько дней такой «ловли» — и бедный зверь так слабеет, что сдается живьем своему мучителю.
Заметив Саиду, что рассказ его — чистой воды выдумка в том, что он наделяет дракона хитростью, которой у него и в помине нет, я тем не менее нахожу, что в нем есть и правдоподобный момент — это касается гангрены, образующейся после укуса ящера. Общеизвестно, что инфекция, занесенная в результате укуса или удара лапы плотоядного животного, гораздо страшнее самой раны. Случалось, что охотники, даже слегка оцарапанные пантерой или львом, без соответствующего лечения умирали спустя несколько дней. И все потому, что кусочки гнилого мяса, застрявшие под когтями животного, превращаются в подлинные рассадники вируса гангрены или столбняка. У рептилий тот же эффект дает укус питона или удава, то есть неядовитых змей. Ничего удивительного поэтому, что комодский варан, плотоядное существо в полном смысле этого слова, наносит раны, превращающиеся затем в очаг опасной инфекции. Не мудрено, что укушенные ящером животные погибают, заканчивают свои дни в пасти дракона, причем не обязательно того, который нанес рану.
Так мы продолжаем беседовать о драконах и буйволах, как совсем рядом несколько раз раздается хриплый рев оленя.