— Не силен, — ответил я.
— Напрасно. Мозговитая игра.
* * *…Предчувствия меня не обманули. Охтинский не прошел мимо моей двери. Заговорил с порога:
— Еще не отшвартовался? Какие планы на завтра?
— Пока никаких, Алексей Иванович.
— Что так?.. — и, сразу посерьезнев, вздохнул. — У меня тоже не лежит душа к отдыху… Не могу понять, в чем дело: с одной стороны, готовность номер два, с другой — расходимся вот все по домам. И в частях, наверно, также… Чего молчишь?
— Полностью солидарен.
С минуту. Охтинский постоял неподвижно, устремив взгляд куда-то через окно.
— Ну ладно, я поплыл. В случае чего, созвонимся.
В пять часов штаб совсем опустел. Уложив бумаги в сейф, я подошел к окну, чтобы затворить рамы, и загляделся. Солнце стояло еще высоко, но уже удлинились и загустели тени. Более глубоких тонов стала зелень парка, чище небо. На фоне его резко выделялись контуры Аренсбургского замка. Я обежал глазами черепичную кровлю, узкие прорези бойниц. Шесть веков пронеслись перед этим старинным сооружением. Пыль столетий толстым слоем отложилась у стен и скрыла их основание.
Построенный в середине четырнадцатого века Германом Оснарбрюкским замок-крепость долгое время являлся резиденцией епископов недоброй памяти Ливонского ордена. Псы-рыцари обагрили землю кровью эстов-островитян и принесли сюда звон мечей и пламя костров.
В первую мировую войну на морских подступах к Моонзундскому архипелагу не раз разыгрывались жестокие бои. Острова эти недаром называют «воротами северо-восточной Балтики». С архипелага удобно контролировать входы в Финский и Рижский заливы.
Мы, военные, хорошо понимали, что в случае нападения на нас противник приложит все усилия, чтобы снова овладеть Моонзундом и тем самым обеспечить оперативный простор своему военному флоту, а заодно и обезопасить свои сухопутные фланги.
Положение в мире было тревожное. Грозой не только пахло, она уже громыхала. Фашистская Германия нагло подминала одну европейскую страну за другой, и аппетит ее не утолялся, а возбуждался еще больше. С начала 1941 года немцы развернули подозрительно активную деятельность и в районе Моонзундского архипелага. На острова и побережье Эстонии, Латвии зачастили гости из Германии. Они выдавали себя за людей, якобы ищущих останки немецких солдат и офицеров, погибших здесь в первую мировую войну.
Странно, конечно, что спустя двадцать с лишним лет немцы вдруг вспомнили о павших. Но цель была гуманной, и мы не чинили никаких препятствий. Однако и глаз с гостей не спускали. Подозрения наши подтвердились. Оказалось, что «гробокопатели», как мы окрестили этих необычных эмиссаров, гораздо охотнее засматривались на наши военные объекты, чем на могилы своих соотечественников, и больше вертелись в портах, на пристанях и там, где дислоцировались воинские части.
Весной начали поступать другие, более тревожные сигналы. Немцы стали регулярно вести военную разведку Балтийского моря, и особенно его районов, прилегающих к нашему побережью. Самолеты со свастикой стали появляться над районом Либавы и устьем Финского залива. 25 мая наши наблюдатели обнаружили немецкую подводную лодку типа «У-27» у острова Хиума, еще одну, неопознанную, — на Сескарском плесе. В финские порты перебазировалось несколько гитлеровских торпедных и сторожевых катеров, эскадренных миноносцев, тральщиков и один легкий крейсер, высаживались войска.
В конце мая или начале июня нам удалось разоблачить одного из гитлеровских агентов, некоего Розенберга, буквально под носом у себя — на острове Саарема. Вот как это произошло.
Для строительства оборонных объектов нам требовались люди. При наборе рабочих мы, конечно, проявляли осторожность. Не зная хорошо местных жителей, за помощью обращались к советским и партийным органам. Особенно часто выручал нас секретарь уездного комитета партии А. М. Муй, старый подпольщик-революционер.
Однажды, когда я зашел к нему за очередным советом, Александр Михайлович беседовал с какой-то девушкой. Посетительница держалась робко, говорила сбивчиво, и секретарь никак не мог понять, чего она хочет.
— Да ты смелее, Сальма, — подбадривал ее Муй. — Не волнуйся. Ты же в комитет партии пришла.
— А в чем дело? — поинтересовался я.
Александр Михайлович пожал плечами.
— Да вот никак не добьюсь… По-моему, работать хочет устроиться. Так, что ли, Сальма?
Девушка кивнула головой.
— Бывшая батрачка, — стал рассказывать мне о ней Муй, — живет с матерью. Отца нет, погиб в море. Хозяин его был настоящий изувер, посылал рыбака на промысел в старой-престарой посудине. Конечно, застрахованной. Родитель Сальмы был доволен и этим. Все-таки работа! Хоть какой кусок хлеба дает. Его предупреждали, что рано или поздно шхуна развалится и не миновать ему дна морского. Но что было делать батраку? Рисковал. И однажды не вернулся совсем. В общем, Михаил Петрович, кандидатура подходящая…