Сама с собою, Бронислава стала вспоминать на тихом ходу, как летом к ним в Заготзерно заглядывала одна из редакции этой, свиристелка. Дяди Паши Струкова племянница. Сама - плоскодонка, а вся в обтяжку. Говорила только с начальством, да бойко так... Иван Иван Павлыч и рта не успевал открыть, а она уже всё за него скажет и в блокнотик это самое всё запишет. "Они там вон какие! В редакции-то. Модней городских. Незамужние все, небось, - с тоской думала Бронислава и чувствовала, что волнуется. - Хоть бы уж не устроился, что ль..."
Редактор из командировки ещё не вернулся. Кеша усадил Брониславу в комнате с табличкой "Секретариат", а сам побежал в гараж искать зама. Брониславе было жарко. Она расстегнула полы нового пальто и сидела, неудобно сдвинув для приличия колени. В комнате пахло лежалой бумагой. Забегали люди, не румяные, курящие без остановки, и стояли вокруг женщины тесно, как маринованные огурцы в банке. Говорили непонятное - про квадраты, про шапки, про собак - и выбегали пулей.
На Брониславу никто почему-то не смотрел, хотя Бронислава всякий раз выпрямлялась. Глянула только плоскодонка, но мельком. "Ещё сильней, гляди-ка, обтянулась, - неодобрительно поджала губы Бронислава, проводив её долгим пристальным взглядом. - ...Бедняжка. Совсем её, значит, никто не берёт, если уж так-то вся выщелкнулась".
Полная солидная женщина с гладким лицом сидела за столом и чертила по железной линейке цветными карандашами косые кресты на плохой большой бумаге. И Бронислава не поняла, то ли это Сашки Летунова тётка - тех Летуновых, что на курмыше живут, то ли сватья Макаровых.
Женщина швырнула карандаш на стол. Ей было скучно, и людей, которые всё время забегали и тревожили её, она за это не любила. Бронислава видела, что ей хотелось думать про что-то своё, не очень весёлое. Огромная песцовая шапка была нахлобучена у женщины по самые глаза. "В шапке сидит, причесаться не успела, - поняла Бронислава. - А муж - пьёт или больной". И ей стало немного спокойней.
"Надо будет Зинаиду спросить, кто муж-то у этой бабы, - наказала она себе, чтоб не забыть. - И если только он её бьёт, пускай мыло ему в баню даст. Которым покойника обмывали. Один разок он руки этим мылом, покойницким, намылит - они у него и не поднимутся. Замахиваться, конечно, будет, да прыгать, как петушишка, а уж ударить - нет... Прям щас её про мыло научить? Иль погодить маленько?"
Но тут дверь распахнулась во всю ширь. В секретариат по-хозяйски влетел Кеша.
- Нет зама в гараже! - сказал он, и в комнате запахло водкой.
Волна запаха дошла до женщины, она сморщилась, помахала перед носом рукой, но промолчала.
- Рассказ правили? - враждебно спросил женщину Кеша.
Та протянула ему соединённые скрепкой листы, потёртые на сгибах. Кеша подозрительно осмотрел первый лист, второй, третий, швырнул их на стол и сказал женщине, подбоченясь:
- Не смейте править мои вещи! Этот рассказ без правки передавала радиостанция "Юность"!.. Вы зачем вот тут начеркали? Вот тут? Тут?.. Вы что, того? - он покрутил пальцем у виска.
- Ах, скажите пожалуйста! Писатель к нам заявился! Свет в массы принёс! - пронзительно закричала женщина. И скука сошла с её лица. - Как мы вас тут ждали! Все глаза, считай, проглядели.
Бронислава увидела, что ругаться ей нравится гораздо больше, чем чертить. И передумала говорить про мыло. "Зевластая, - косилась она на женщину. - Эта и без мыла с кем хочешь справится. Лучше, чем с мылом... Там и мужа-то, поди, уж никакого нету, у такой зевластой. Убёг он бегом! И дом у неё, поди, давно - бессобашный. Безмужний дом стоит: вот что!"
- Мы вообще не притрагивались к вашему материалу! - с удовольствием кричала женщина. - Это не наша правка - вы его уже с правкой принесли! А мы ваш рассказ ни в каком виде не берём! Везите весь свой бред обратно в город! Печатайте его у себя. Забирайте его отсюда сейчас же!
Она с силой двинула листы по столу от себя - к Кеше. Тогда, пряча их за пазуху, Кеша пообещал с угрозой:
- Ну, вы за это ответите! Я, между прочим, не одного начальника сместил! По ходу жизни. За всяческое исполнение своих низменных обязанностей... Если мне не изменяет память, вы ушли вчера с работы раньше на пятнадцать минут, между прочим! Хотя я с вами ещё пытался разговаривать насильственным путём, вы махали на меня шапкой, как бешеная, и ещё непочтительно кричали мне в спину всякую дребедень: про птиц без запаха, про цветы без голоса!
Договорить ему не удалось. Потому что женщина спросила напевно:
- Чего-о? - и встала из-за стола неожиданно легко.
Схватив оторопевшего Кешу за галстук, она вывела его, как овцу на верёвке, в коридор, а потом оглушительно захлопнула за ним дверь.
- Мне с утра нынче нервы мотают, - пожаловалась женщина, утирая лоб батистовым платочком, вытащенным из-за рукава. - У нас и так нервы шпагатные нужны, на всех планёрках. А тут ещё этот свалился. Незапланированный.
- Что ж теперь! - поднялась со стула ни капли не расстроенная Бронислава. - Небось и в других местах работа есть. Получше вашей. Доброго здоровьичка вам.
- И вам не хворать! - охотно попрощалась с ней женщина.
Через минуту Кеша спускался вместе с Брониславой по высокой, как на корабле, занесённой снегом лестнице.
- ...Бездар-р-рность! - возмущался он, приостанавливаясь на ступеньках то и дело. - Дремучая женщина - этот ваш ответсек: жуть во мраке. Как только приехал, говорю девицам в редакции с самой обольстительной улыбкой. С неотразимой, между прочим: "Кто из вас готов накормить меня по высшему разряду?" А ответсек эта, эта Махно пресловутая, шапкой замахала как ненормальная: "Ха-ха-ха! Тут у нас птицы без... голоса! Женщины без сердца!" Нашла, чем гордиться.
- А цветы? - деловито подсказала Бронислава. - Ещё - цветы без запаха.
- ...И потом, разве я у них сердце просил? Хоть у одной?! - жаловался он Брониславе, не слыша её и держась за перила. - Я даже своё предложить не успел! Если мне не изменяет память, речь шла исключительно о вкусной и здоровой пище, не более того. Ты же меня знаешь... Нет, так отстать от жизни! Представь себе: они тираж до сих пор хлопают на двух плоскопечатных машинах!.. Ты представляешь? Представляешь?
Бронислава охотно кивнула ему два раза подряд.
- Каменный век! Сидит, понимаешь, всякое убожество, - не унимался он. - Кретины пресловутые. Их просвещать и просвещать ещё - тысячелетиями!.. А если меня сюда по направлению прислали?! Для борьбы с поголовным невежеством? Что тогда?
Он поскользнулся, но удержался на ногах:
- Пр-р-роклятье... А если бы меня сам Коновалов из края к вам направил?!! На укрепление? В связи с новыми веяниями? Под государственным секретом?
- А что же ты ей сразу не сказал? - поразилась Бронислава. - Что под секретом ты?
- Им я докладывать - не обязан! - заносчиво вздёрнул подбородок Кеша. - Обойдутся. Разве она - редактор? Она не мой уровень.
На улице вьюжило. Разгулявшийся низовой ветер усиливался всё больше. Он уже обдавал лицо сухим колючим снегом, взлетая над дорогой, и припадал опять к млечному и сплошному течению быстрой позёмки. Бронислава с тревогой подумала, как бы нос её на ледяном ветру не начал синеть. Кеша взял её под руку.
- Бездар-р-рность! - громко ругался он. - Нет, какие у них причины для такого самомнения? Ты мне можешь объяснить? Можешь?
- Кеш, - ласково сказала Бронислава, решив сегодня же выбросить крем "Снежинку", хотя там оставалась ещё половина. - Кеш! Ты погоди, погоди. Может, тебе в Сельхозуправление сходить? К Ильшину? А?.. Глядишь, там скорей устроишься. И зачем тебе в этой редакции работать? Ну на кой ляд она тебе сдалась? Я у них пять минут только посидела, мне прям дышать плохо с сердцем стало: и бумага у них преет, и машины - плоские. Плоские, как эта - бегает там одна... И чего только я там не наслушалась!