- Ой, беда с этими спидными - с заграничниками всеми! Даже не говори, - охотно засокрушалась Бронислава. - Ну, щас вся страна - как изба незапертая, нарасхлебянь стоит. И что за бандитов они завтра на нас нашлют, даже не разберёшь, не знаючи. А ведь оно всё, если что, на твою голову упадёт, Макарушка. На оборонную. Любая банда.
Макарушка топтался и не уходил. И тогда Бронислава спросила поскорей:
- А чего делать-то в ней надо? Витьку? В дружине-то в твоей?
Макарушка засмеялся:
- Всё, что скажем!.. Его в армии учат, чего с захватчиками делают. Он знает.
Потом добавил, помрачнев:
- У нас денег больших нет. И не будет: мы ни анашой, ни Родиной не торгуем. У нас - нравственность. Православная. Поэтому вся власть чужими скуплена везде почти что... Обороняться от дурных денег придётся, Бронь! Того гляди, землю из-под нас выдернут, как в Ключах, хоть в небушке живи. Опять отстаивать её пора настала, землю.
Бронислава оглянулась на спокойный казённый сад - огромный, неподвижный, овеваемый пургой будто кисеёй.
- Да, Макар. Не примотали бы вот к яблонькам нашим дранку, и зайцы бы всю кору обгрызли с них догола. И каких яблоков от сада покалеченного тогда ждать?! А?.. Разве же можно допускать, чтоб кожу-то с нас живьём сдирали, как с городских да с ключевских? Нет. Они заграничники - а мы пограничники тогда везде будем. И против ихого одного у нас тыща выйдет. Вот Витёк вернётся - и оборонимся, - успокоила она Макарова. - Может, ещё и погоните паразитов-то этих, христопродавцев, от Буяна - и до самой границы.
- А никуда не денешься, Бронь: деньгами воевать мы, русские, не можем: нам остаётся - кулаками... Ну, ничего! Распрямимся как один, разве мы иуд богатых не разгоним? Разгоним. И с большим ускорением.
Он снял волчью шапку, сбил с неё снег, сильно ударив о колено, и нахлобучил снова.
- Да, капитализм оскал звериный всем показал. Он на Россию нынче накинулся. Слыхала, как владивостокских опустили? Через водку. Рисовой водкой дешёвой, в пакетах, весь край забросали... Ох, протрезвеют мужички после время. В ярме в китайском.
- А против водки-то как бороться? - растерялась Бронислава. - Оно наверно и не придумано. Разве что в рукопашную.
- Против водки? Как против химического оружия!.. Странные вопросы, вообще-то, задаёшь, Кочкина. Эх, ты: броня крепка и танки наши быстры!
Но налетевший ветер взвихрил с клумбы снег, осыпал снова и Макарушку, и Брониславу, и кружащееся снежное марево скрыло их друг от друга.
- Ну, привет ему передавай! Витьку... А я к Ильшину иду, - говорил невидимый Макарушка уже издалёка.
- Насчёт чего? - ласково кричала ему в слепой снежной пустоте Бронислава.
- Насчёт фи-нан-сиро-вания!
- Так он, поди, не да-а-аст!
- Даст! Договорились! Районное собрание про дружину всё решило! - долетало из пурги. - Подписать осталось. Дело-то святое... Яблоньки прикрыли, а людей не прикроем? Прикроем! А то какие мы хозяева у себя будем? Да никакие!
- Ладно, коль то! - кивала и кивала ему, невидимому, Бронислава со своей стороны клумбы. - Ладно! В добрый час!
И не сильно верила: "Неужель и к нам кто сунется? Себе на погибель?.. Ну, пускай, пускай попробуют. Не плутали они ещё в наших-то лугах. В прорубях вверх ногами не бултыхались, эксплуататоры. Процведают, значит, лиха. У нас места строгие: у нас - не больно-то".
После времени Бронислава вдруг обеспокоилась. В прошлый раз Макарушка сказал: "Витьку вашему взвод даём! Решили". "А в позапрошлый про отделение написать велел, - размышляла она. - Теперь что-то про роту говорит... Это понижают Витька, иль повышают всё время?"
Однако Макарушка, с красной папкой подмышкой, сделавшись видимым на миг, уже толкал плечом дверь Сельхозуправления. И снежная пыль взвилась снова до самого неба.
- У Антона спрошу, - утирала она ладонями лицо, мокрое от снега, словно умывалась. - Он отслужил, понимает... А вьюжит-то как! Прям света не видать. Ух! Сижу как в стакане с молоком.
Бронислава пригорюнилась и ссутулилась снова. "Вот, расписаная теперь, не вдовая никакая... Макарушка-то и не знает. Ладно, пускай люди ему про меня скажут. А он пускай - удивится".
И тут же осердилась на себя: "А чего ему? У него жена вон какая. Фельдшерица всё же: в халате в белом. С хлястиком... Нет, что уродилась бабёнка, то уродилась: вся больница, конечно, в неё влюблённая, - грустно радовалась Бронислава за фельдшерицу. - И женихов у ней на койках разложено со всего района - полно. Рядами. С любой болезнью выбирай: какая больше понравится... До сорока лет всё как девка красная она! И училась на четвёрки, и мух в учебниках не рисовала... Сроду положительная она была! Не отрицательная".
- Да у нас дети вот-вот поженятся! - спохватившись, одёрнула она себя со всей строгостью. - Чужому мужику разлыбилася, когда сама опять замужняя стала, повторно. До маленького язычка прям, до кутних зубов... Ну, чудная. В школе лыбиться-то надо было, когда вместе училися! А не мух на промакашках рисовать до самого звонка.
Вся метель прилегла вдруг к земле. Она летела понизу и змеилась, посвистывая. А Витёк снова победно махал с фотографии полосатой косынкой.
- Вот и породнимся, может, с Макарушкой, - грустно качала она головой. - Ой, как ножи-то по сердцу тогда заходят! Батюшки-светы, боюсь я прям. Иль ничего, притерплюся?.. А, притерплюсь: у меня свой теперь есть! Городской. Образованный всё же. И с фасоном он. Не так себе.
Она посидела смирно, глядя на Витька. Потом спросила его негромко:
- Вить! Другую, может, найдём? А? Торопиться-то зачем? Видишь, время военное настаёт... И чего ты в эту упёрся? Не ещё в какую? И что она тебе, мёдом что ль намазанная, Ксенечка-то Макарова?.. Ты послужи пока что, послужи! А там тебе, может, командир какой опытный и подскажет. Мол, эта штучка-то бабья - она ведь у каждой есть, не у ней одной. Мол, все девки с ними по шоссейке на каблуках день-деньской ходят. И у всех они, штучки эти, прям как орденские подушечки: не плохие. Одинаковые!.. Так что, на любой женись, и не прогадаешь. Вот так бы вот в армии Витьку кто-нибудь объяснил! По-военному. По-культурному. Ты бы и приостыл.
Бронислава вздохнула. И прищурилась насторожённо: а вдруг чужую из армии привезёт? С крашеной головой? Ух, как сядет она у окошка, да как начнёт ногти пилить, с утра и до вечера! Рашпилем-то своим. Курящая какая-нибудь. Надымит, хоть топор вешай.
И она увидела, как на яву, потолки в доме - не белые, а закопчённые, будто в бане чёрной. И содрогнулась от ногтевого несусветного скрежета. И поморщилась от резких запахов из пузырьков, перебивающих вокруг все запахи чистоты и свежести.
- Нет уж, лучше тощая, да буянская! - решила она раз и навсегда, ударив себя кулаком по колену. - Я ведь всё перетерплю, любое родство и даже разлюбое. Ох, только бы теперь этот самый командир с пути бы мне Витька не сбил! Вот чего. А то как наплетёт ерунды всякой. Про орденские-то подушечки... Командиры, они ведь какие опытные есть! Даже чересчур. Парнишкам-то молоденьким разве это на пользу - знать?
Потом Бронислава приободрила сына - насчёт ГО:
- Ну, воевать в Буяне, если что, надо будет сильно, да недолго. Тут сама земля наша их съест, денежных-то этих. Прям с потрохами. А мы ей поможем. Все поможем, Вить! Даже не сомневайся.
И, разобравшись во всём, она стала сидеть бездумно, как барыня, - отдыхаючи полностью на дне метели, кружащей до небу. А когда сильно щурилась от снега, то белое движенье становилось похожим на холодный яблоневый цвет, накидываемый на неё ветром щедро, охапками.
Кеша вышел вскоре, довольно потирая подбородок. Он натянул вязаную шапку с важностью. Затем сказал, торжественно разводя руками, с того самого места, где стоял недавно Макарушка - через белую, будто творожную, клумбу: