– Свой долг? Ваш долг? – Его голос звучал хрипло. – Долг выйти замуж за криворотого кузена и тем спасти ему его должность? Что вы понимаете под словом «долг»? – Билли все больше разгорячался; он все еще держал, теперь безвольные, руки принцессы, но не смел смотреть ей в глаза, устремленные, как он это чувствовал, на него. – Если вас не интересует король, то, может быть, вы… Скажите мне: есть кто-нибудь? – Он поднял теперь свои голубые глаза. – Есть ли кто-нибудь другой?
Веселый солнечный свет пробивался сквозь деревья, росшие почти у самых стен дворца. Нигде на свете, даже в тропиках, нет такого яркого и такого жестокого солнца, как в странах Средиземного моря. Солнечные зайчики плясали по стенам маленькой комнаты. Копперсвейт подумал, что никогда в жизни он не увидит ничего столь прекрасного и в то же время более хватающего за душу, чем улыбка принцессы Ариадны в этих танцующих пестрых лучах.
– Бывают вещи неосуществимые, – еле слышно сказала она. – И для принцесс они даже чаще неосуществимы, чем для других.
Тогда лишь он ясно понял непреодолимость стоявших перед ним препятствий. Но если есть вещи неосуществимые, то есть также и вещи невыносимые. Билли мгновенно бросил вызов вселенной. Он стер последние следы своей западной сдержанности и храбро ринулся в омут:
– Нет! – воскликнул он. – Там в Америке вы назвали себя моей женой. – Он уже опять высоко держал голову и был настоящим мужчиной. – Я даже не спрашивал вас тогда; вы сказали это сами, сказали, что вы моя жена. Прекрасно, моей женой вы и будете!
Он широко раскрыл объятия. Амуры, вырезанные и нарисованные над головами этих двух смертных – разве эти маленькие греческие божки не улыбались в эту минуту?
– Я не уеду до тех пор, пока вы не уедете вместе со мной!
Где же был Загос? По-видимому, его отодвинула в сторону с его поста за дверью рука его законного начальника, которому он обязан был повиноваться.
Без всякого предварительного стука, без всякой просьбы о разрешении войти, дверь комнаты царственной пленницы открылась и в ней показалась фигура барона Раслова. Своим обычным масляным тоном он произнес:
– Тысяча извинений, ваше королевское высочество. Здесь его величество, и с ним его преосвященство митрополит Афанасий.
Глава XIII. Американское вторжение
Голубые глаза Билли уставились на барона, который даже не улыбнулся. Принцесса сказала: – Попросите их. Голос ее королевского высочества был… ну, он был именно таким, каким, по мнению Копперсвейта, и должен был быть голос королевского высочества. Но ее осанка в эту минуту была далеко не королевской. Как только закрылась дверь, временно скрыв за собой кланявшегося барона, лицо принцессы Ариадны, которое и так казалось бледным, стало белее каррарского мрамора. Ее глаза блестели, как у затравленной лани.
Она испугалась. Та же самая женщина, которая спокойно смотрела в лицо разбойникам, ворвавшимся в кафе на Ректор-стрит, здесь во Влофе испытывала страх перед кем-то, облеченным властью. Но она боялась не за себя: Билли ясно видел, что это страх за него.
Его сердце забилось, и дыхание стало частым, когда он это понял. Она протянула вперед руку, как бы отталкивая его от себя:
– Вы должны уйти!
– Не хочу, – сказал Билли.
Он схватил ее руку. Он покрыл ее поцелуями. Но он целовал ее не так, как целуют в знак феодальной преданности или в знак прощания. Он перевернул этот белый цветок и целовал розовую ладонь.
Принцесса Ариадна выдернула руку. Ее лицо снова пылало, но теперь таким румянцем, который мог бы украсить щеки любой простой девушки. Только речь ее осталась царственной:
– Мистер Копперсвейт, люди не говорят мне: «не хочу».
Их взгляды встретились. Она высоко подняла свой властный, но все же такой нежный подбородок. Он плотно сжал губы, потом сказал:
– А я говорю.
Бесполезно думать о том, чем окончилась бы борьба его и ее воли. Факт тот, что она была прервана звуком открываемой двери. В комнату с амурами ворвался громкий голос, который доложил:
– Его величество! Его преосвященство митрополит!
Первым вошел король, за которым на некотором расстоянии следовал его премьер, предшествуемый третьим посетителем. Павел III был в штатском костюме из серого английского сукна. Он был видный мужчина, но глаза его светились неприятным блеском, а рот улыбался еще более язвительно, чем накануне в театре. Непосредственно за ним, как бы претендуя этим на почти равное положение, шел высокий длинноволосый и длиннобородый аскетического вида старик в облачении с пурпурными и золотыми полосами. Это был Афанасий, архиепископ Влофа и экзарх Колибрии.
Приветствие митрополита было медлительно и церемонно. Он слегка наклонил голову, потом поднял правую руку и перекрестил принцессу. У старца было энергичное, но не лишенное доброты лицо, и он понравился Копперсвейту.
Король Павел, напротив, был сух и почти резок. Он склонился над рукой своей кузины.
– Кто это?
Легкий кивок головы относился к Билли. Было более чем очевидно, что его величество заранее знал ответ на свой вопрос. Тем не менее он допустил, чтобы американец был представлен ему.
– Да, мистер Копперсвейт, – не без достоинства сказал король. – Я сожалею, что помешал утреннему визиту джентльмена, визиту, сделанному до обычного предварительного появления при дворе.
Грудь принцессы вздымалась от волнения.
– Я послала за мистером Копперсвейтом, – сказала она.
– Я осведомлен об этом, кузина. – Король слегка поклонился. – Как я только что сказал, мистер Копперсвейт, я очень сожалею, что помешал вам. Но государственные дела стоят выше личных склонностей. Мне необходимо видеть ее королевское высочество наедине.
Митрополит сохранял бесстрастное лицо. Барон Раслов выступил на шаг вперед и слащаво начал:
– Его величество хочет сказать…
– Я хочу сказать именно то, что я говорю, барон. Мне не нужно переводчика для разговора с моей невестой.
Билли взглянул на принцессу. На миг глаза их опять встретились. За этот краткий миг Билли многое почувствовал, и душа его наполнилась восторгом. Ему хотелось сохранять свой вчерашний беспечный вид, но теперь это было одно притворство.
– Мне очень жаль, – сказал он, обращаясь не к королю, а к ней. – Я ухожу.
Но принцесса гордо обратилась к Павлу:
– Это все еще дворец Стратилатосов, кузен, и этот джентльмен – мой гость. Он, кажется, собирался уходить, когда ваше величество изволили так запросто войти. Я хочу сказать ему два слова.
Она повернулась спиной к монарху и, медленно направившись к окну, знаком предложила Копперсвейту следовать за ней. Здесь они были в двадцати шагах от остальных. Стоя в тени бархатных драпировок, они глядели поверх платанов парка на разноцветные стены домов города, на золоченые луковичные маковки его православных церквей и на минареты магометанских мечетей. Но Билли ничего этого не видел. Он только знал, что в глубине комнаты ждет со строгим лицом митрополит и что король шепчется со своим премьер-министром – один явно раздраженный, другой улыбающийся, но оба несколько смущенные. Глаза Копперсвейта были открыты только для девушки, стоявшей рядом с ним.
– Вы должны обещать мне, – прошептала она.
– Уехать? – спросил он.
– Да. Дайте мне слово.
Тут он отвел глаза в сторону. В эту минуту он не хотел смотреть на нее.
– Я не могу обещать вам это.
– Но почему?
– Именно потому, что вы об этом просите. Это показывает, что существует опасность.
– Мне ничто не грозит.
– А опасность для меня, – сказал Билли, – не имеет значения.
Какая женщина, будь она даже принцесса, останется равнодушной, когда мужчина предлагает отдать за нее свою жизнь? За скрывавшим их занавесом она продолжала творить то чудо, которое началось минуту назад, когда встретились их глаза: ее рука искала его руку.