Хорошо зная, с кем он имеет дело, Загос, входя, закрыл за собой дверь. Владелец отеля, ничего не подозревая, стоял перед ним. Спокойно, но проворно Загос обхватил пальцами левой руки жилистую шею, которая была так соблазнительно близко. Затем его правый кулак нанес хозяину гостиницы удар, устранивший его от участия в ближайших событиях. Владелец отеля был связан, и в рот ему был вложен кляп. Загос вышел из конторы, запер за собой дверь и положил ключ в карман.
Он поднялся по лестнице и путем недолгих расспросов нашел комнату, которую занимала норвежка. Здесь еще не был восстановлен порядок, и вид комнаты ясно показывал, что в ней происходила борьба. Ковер был скомкан, на полу валялись перевернутый стол и сломанный стул.
Загос позвонил горничной. Она вошла, робкая и несомненно уже запуганная. Угрозами и деньгами лейтенант заставил ее говорить. Брата американца схватили четверть часа назад люди, подъехавшие к заднему входу отеля на мотоциклах, один из которых был с боковой коляской.
Загос сбежал с лестницы, прыгая через три ступеньки. Захваченная им машина была там, где он ее оставил. Он снова вскочил на нее и помчался.
На этот раз его путь был недолог. Менее чем за шесть минут он достиг Рыцарской улицы и дверей американской миссии. В тот миг, когда он поднимался на ступеньки, навстречу ему показалась скромная фигура Тонжерова. Загос не питал любви к республиканцам, но ему ничего не оставалось, как идти вперед. Он сухо поклонился, и Тонжеров ответил ему вежливым поклоном. Офицер знал дорогу в миссию. Он быстро прошел мимо швейцара и без доклада влетел в кабинет американского представителя.
Доббинс сидел среди своих носов, держа возле уха телефонную трубку. Его немного плаксивый голос говорил в трубку.
– Это британское посольство? Скажите лорду Дэнмоу, что я только что получил новую партию…
Он увидел Загоса и тотчас повесил трубку.
– Что это значит, что вы врываетесь таким образом?
Загос начал представляться. Но Доббинс перебил его:
– Я знаю, кто вы. Я видел вас в театре в обществе моего секретаря, то есть… моего бывшего секретаря. Я спрашиваю вас, почему вы вошли сюда без доклада. Потрудитесь ответить на это.
Лейтенант не стал тратить слов. Он разом выложил все свои новости.
На его слушателя они произвели смешанное впечатление. Доббинс подскочил, потом опять сел. Он обрушился с упреками по адресу безрассудного Билли. Потом заявил, что он ожидал именно чего-нибудь в этом роде. Он клялся, что мальчишка помешает ему довести до конца какую-то неясную, но, по-видимому, ценную идею. Но все-таки он заявил, что Копперсвейта необходимо спасти.
– Раслов? – как эхо повторил он брошенное Загосом имя. – Вы говорите, что за всем этим стоит Раслов? Вы говорите неправду!
Загос вспыхнул.
– Мне некогда, и вы старше меня. А то я бы…
– Прострелили мне голову? Хорошо, я прошу извинения! Но Раслов… я говорю вам: если вы не лжете, то вы сошли с ума.
– А я вам говорю…
Доббинс снова снял телефонную трубку. Этикет не смущал его; вместо того, чтобы попросить разрешения явиться к премьеру, он вызвал Раслова в миссию. Он намекнул о чем будет речь и потребовал незамедлительного прихода премьер-министра. Самое удивительное было то, что премьер-министр согласился немедленно прибыть.
– Вот видите? – воскликнул Доббинс, вешая трубку. – Он не посмел бы прийти сюда, если бы был замешан в таком деле.
– Он и не подумал бы прийти, – сказал Загос, – если бы не считал необходимым успокоить вас. Он не дурак, я его знаю.
Прошло несколько минут. Доббинс, казалось, вернул себе полное самообладание. Он начал разговаривать о носах. Загос нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Доббинс вернулся к своей сложной задаче – приведению в порядок своих коллекций. В то же время он напевал про себя, а Загос мешал ему, шагая по загроможденному полу.
– Он не станет говорить при мне.
– Кто? Барон?
– Да. Он и вообще не скажет правды, а при мне будет совсем молчать.
– Вы можете спрятаться за портьерой. Драпировки у окон достаточно плотны и длинны.
Слуга доложил о приходе «его превосходительства».
– Хорошо, – сказал Загос и направился к окну. Там ему, действительно, легко было укрыться.
И было как раз время. Материя еще немного колыхалась, когда вошел барон. Он был толст, красен и слащав, как всегда. Он покосился на портьеру и, погладив свои усы, улыбнулся своей масляной улыбкой. Доббинс на своем лучшем французском языке сообщил ему самое необходимое. Премьер выслушал его с таким видом, как будто Доббинс говорил о сущих пустяках.
– Дорогой сэр, у вас нет прямых, достоверных сведений, подтверждающих это обвинение… это абсурдное обвинение, будто бы ваш молодой друг был оглушен и захвачен в плен.
– Нет, – сказал Доббинс, – конечно, прямых сведений у меня нет.
– Тогда позвольте мне сказать вам, что вас грубо ввели в заблуждение. Мы, колибрийцы, культурный народ, не то, что ваши молодцы Дальнего Запада. Такие вещи, о которых вы говорите, просто невозможны у нас. Эта история, – пожалуйста, не сердитесь на меня, – прямо смешна. Как только вы позвонили мне, я в свою очередь позвонил в замок Дворки. Начальник караула заверил меня, что там ничего подобного не произошло.
– Однако, – сухо возразил Доббинс, – есть один факт, мимо которого мы не можем пройти, а именно тот, что мой… гм… мой молодой друг в самом деле исчез.
Раслов опять улыбнулся.
– Все это именно оттого, что ваш друг так молод. Поверьте, дорогой мистер Доббинс, молодые люди одинаковы везде – и в Америке и в Колибрии. В этом наши страны сходны. Я предостерегал мистера Копперсвейта, это правда. Но, уверяю вас, это относилось всецело к нашим дипломатическим делам. Это не имело никакого отношения к настоящей истории. Он очутился один в новой для него стране. Он хочет видеть ее достопримечательности и не хочет, – что может быть более естественного? – давать отчет в каждом своем поступке.
Доббинс согласился, что, как человек пожилой, он иногда забывал принимать в расчет свойства молодости.
– Но мальчика необходимо найти, – добавил он.
– Вы слыхали о гротах в Салосе? – спросил барон.
Доббинс не слышал о них. Дрожащей рукой он пригладил свои чернильные волосы.
– Они удивительны. Это одна из достопримечательностей Колибрии. Они расположены на противоположном конце острова. Этими гротами любуются сквозь стеклянное дно лодки, и на всем свете ничто не может сравниться с ними, кроме разве ваших Бермудских островов. Так вот, я связался с начальником полиции, – о, без всякого шума и огласки! – и он выяснил, что мистер Копперсвейт сегодня рано утром выехал в том направлении. Я сразу не сказал вам об этом, потому что, – вы простите меня: в нашей несчастной стране всякое дело сразу так осложняется! – потому что я хотел знать, как далеко зашел ваш таинственный осведомитель.
– Но он сам…
Барон поднял свою пухлую руку.
– Все равно. С тем концом острова нет ни телеграфного, ни телефонного сообщения. Мы цивилизованны, но мы еще не Англия. Тем не менее, вполне достоверно, – вполне, я вам ручаюсь в этом, – что мистер Копперсвейт там и вернется через день или два. Если с ним не приключится какой-нибудь беды! Гроты в Салосе – посещаемый в это время года курорт, куда едут ради воздуха и развлечений. Впрочем, если вы хотите, я охотно пошлю туда доверенного человека.
Доббинс казался до глупости доверчивым.
– Я не настаиваю, но я хочу все знать.
– Вы и узнаете. Если не случилось какого-нибудь несчастья…
Так разговор и закончился! Барон откланялся. Но не успел он выйти, как его место занял разгоряченный Загос:
– Что же, по вашему, я лжец? Или сумасшедший? – кричал он.
С Рыцарской улицы до них донеслись голоса продавцов вечерних газет. Что-то в их возгласах привлекло внимание Загоса, который вышел купить экземпляр. Вскоре он вернулся с газетой в руке.