Ги де Ришмон улыбался Айше:
— На вас такая красивая брошь. Чьи это инициалы?
Айша приколола брошь к платью, уступив внезапному порыву. Она спокойно ответила:
— Ее носила моя мать.
Тут рядом с Айшой появился Жервез де Моргон. Его взгляд остановился на броши, затем он посмотрел ей в глаза. Его недоумение сменилось подозрением. Жервез выглядел скорее растерянным, нежели опасным, однако его напряженный взгляд испугал Айшу. Инициалы имени неизвестной матери она внезапно ощутила как клеймо. Прикрыв брошь рукой, Айша отвернулась от Жервеза.
Никто из гостей не заметил этого напряженного мгновения, за исключением Ги де Ришмона. Он вежливо поздоровался с Жервезом де Моргоном и беседовал с ним, пока все не начали спускаться вниз. За столом маркиза усадили рядом с Айшой, а Жервеза де Моргона — по другую сторону стола рядом с хозяйкой дома. Айша догадывалась, что ее сосед спросит о том, что произошло наверху, поэтому заговорила первой:
— Рада видеть вас в Париже. Я уже опасалась, что погода задержит вас дома.
— Нет, я писал. Меня захватила одна мысль, и я никак не мог отделаться от нее. Думаю, теперь мне это удалось, но приехал в Париж, чтобы убедиться в этом.
— Как мудро, — растягивая слова, заметила Софи де Бувье, сидевшая по другую сторону стола. — Ни одна мысль долго не проживет на званом ужине в Париже.
— Вы совершенно правы. Надеюсь, мои собеседники навсегда истребят ее.
Хозяйка дома приподняла брови.
— Или придумают что-нибудь лучше.
— Расскажите нам, что это за мысль, маркиз, и мы посмотрим, чего она заслуживает, — промолвила хозяйка дома.
Ги де Ришмон подался вперед и отвернулся от Айши. Она слушала рассеянно, удивляясь странному интересу Жервеза де Моргона к ее броши. Айша убеждала себя в том, что он не помнит об их встрече в Нанте, однако сегодня поняла, что Жервез проявляет интерес к ее прошлому. Но даже если предположить самое худшее и допустить, что, увидев Айшу, он узнал ее, могли ли инициалы матери поведать ему больше, чем ей самой?
Между тем Ги де Ришмон говорил:
— Моя мысль возникла после того, как я познакомился с одним манускриптом. Надеюсь, вы имели счастье не читать его. Его написал Пьер Купе.
— Небеса открыты пред всеми людьми? — спросил Кавиньяк.
— Конечно, мы, маленькие людишки, не читали его, — язвительно заметила Софи. — Это произведение вот уже сорок лет не покидает списка запрещенной литературы.
Маркиз продолжил:
— Как утверждает Купе, в Библии сказано, что все, святые и грешники, после смерти попадут на небеса. Когда я был молод, меня это обрадовало. С тех пор я изменил свое мнение. Неужели я, войдя во врата Царства Божия, встречусь с теми же людьми, которых мне пришлось терпеть на земле, причем без всякой надежды избавиться от них. Боюсь, в потаенных уголках рая найдется не больше радости, чем в таких же уголках ада.
Софи застыла над тарелкой, ее глаза сверкнули.
— Мы ждем волшебную фразу: «Присутствующих это не касается», иначе в наказание за этот вечер вы угодите прямо в чистилище.
— Присутствующие, — маркиз поклонился, — пожелали узнать мою мысль: развить ее они могут сами. В заключение скажу: если ад предназначен только для наказания грешников, а все грешники находятся в раю, то разница между раем и адом исчезает. Как я и опасался, это одно и то же.
Софи положила вилку и возмущенно осведомилась:
— Неужели такую мысль следует преподносить избранному обществу? Месье де Кавиньяк, я жду вашего приговора этой мысли, втягивающей нашу компанию в теологическую дискуссию.
Кавиньяк поднял бокал:
— Утопим ее в легкомыслии?
— Идет, — ответила Софи де Бувье.
Маркиз рассмеялся и обратился к Айше:
— Чем вы занимались в последнее время?
— Читала, как обычно. Я изучаю Жан-Жака Руссо, но боюсь, мадам де Бувье отнесется к нему столь же сурово. — Однако Софи уже завела разговор с гостем, сидевшим слева от нее, и не откликнулась на слова Айши. — Эту неделю я провожу в гостях у мадам Дюдефан.
— Правда? Как же она вас сегодня отпустила?
— Маркизе нездоровится, а у мадемуазель де Леспинас возникли неожиданные дела. — Айша заговорила тише. — Сегодня им нанесет визит месье д'Аламбер. Иногда его тайно впускают в дом раньше положенного часа, и тогда мадемуазель де Леспинас уединяется с ним. Я не могла лишить ее беседы с глазу на глаз с гостем, который приносит ей такую радость. А гость ведь такой умный.
Ги широко улыбнулся:
— Старый проказник.
— Больше ни слова. Если это дойдет до ушей маркизы, жизнь в монастыре Святого Жозефа станет невыносимой.