К моему удивлению, бароспидограммы с самолета Супруна у них не оказалось. Была и кинолента, отчетливо зафиксировавшая мастерскую атаку летчика, правда, с очень короткой дистанции, и магнитофонная пленка с записью переговоров, и барограмма скоростей, перегрузок, кренов, в общем, всех данных объективного контроля, за исключением бароспидограммы — указателя высоты полета самолета.
Сержант-дешифровальщик ничего вразумительного сказать об исчезновении бароспидограммы не мог: вроде бы была, вроде бы забрал то ли Лесничук, то ли Октавин, то ли сам Супрун.
Ладно, думаю, раз Лесничук был в комнате дешифрирования, он ее и забрал, чтобы никуда не исчезла и не было всяких кривотолков. Но опытному глазу нетрудно было заметить кое-что и по барограмме кренов и перегрузок: как раз на завершающем этапе атаки они превышали допустимые. Похоже, Дятлов прав: Супрун подошел к Октавину настолько близко и точно в хвост, что попал в спутную струю ведущего и его швырнуло вниз. И не побывай Супрун в подобной ситуации прежде, кто знает, чем бы кончился этот полет… Правда, Супрун может отрицать такое умозаключение: крен и перегрузку, мол, создал преднамеренно при выходе из атаки. И вот в этом случае показания высотомера ой как нужны…
В столовой я дождался Лесничука и спросил у него о бароспидограмме. Он отрицательно покачал головой — не брал и не видел. И тут же успокоил меня:
— Никуда она не денется, разберемся.
Мы пообедали и вместе отправились в штаб.
— Что с перехватами? — поинтересовался я.
Лесничук пожал плечами:
— А ничего. Только пару и подняли. А потом — штормовое предупреждение.
— Это нас и спасло? — прямо глянул я в глаза командиру.
Он отвел взгляд.
— Вообще-то Обламонов подсунул нам большую свинью. Но ничего, мы тоже не лыком шиты.
— А с Супруном как?
— Дался тебе этот Супрун! — Лицо командира стало злым и суровым. — Сам за него ходатайствовал… А если подтвердится то, что Дятлов предполагает, выгоню к чертовой матери навсегда и бесповоротно.
Он заявил так решительно, что я не сомневался — он сдержит угрозу даже в том случае, если Супрун попал в сложную ситуацию не по своей вине.
— Ты убедился — Супрун настоящий летчик, — напомнил я.
— Тогда поменьше слушай Дятлова! — резко отрубил Лесничук.
Договорить не удалось — мы подошли к штабу, где нас ожидали посредники во главе с общевойсковым генералом, начальники служб и командиры эскадрилий.
— Готовьте донесения, — кивнул мне на комэсков Лесничук и удалился в свой кабинет с генералом и полковником.
В 14.00 я провел построение, дал летчикам и всем, кто принимал участие в летно-тактических учениях, задание написать донесения о сделанном, увиденном с выводами, замечаниями и предложениями и, распустив строй, подозвал Супруна к себе.
— Докладывайте, что вы там натворили, — сказал нестрого, чтобы расположить старшего лейтенанта к откровенности.
— Все в порядке, как учили, — с улыбкой ответил летчик. Правда, улыбка показалась мне вымученной, грустной.
— Значит, «противника» успешно атаковали и вернулись с победой?
Супрун потупил взгляд и молчал.
— Что же вы молчите?
— А что говорить, товарищ подполковник, вы все знаете.
— Все, да не все. Куда девалась бароспидограмма с вашего самолета?
— Вот это уж я не знаю, — искренне пожал плечами Супрун. — САРПП[4] снимали авиаспециалисты, сам Лесничук при том присутствовал.
Второй раз называют фамилию Лесничука. И на мой вопрос командир ответил довольно спокойно: «Никуда она не денется…» Вероятно, ему известно, где бароспидограмма находится, но до поры до времени — до отъезда посредников — он решил шума вокруг этого дела не поднимать. Если все так, как предполагает Дятлов, командиру несдобровать. Да и нас с Дятловым не обойдут — на то мы и командиры-воспитатели, чтобы отвечать за поступки своих подчиненных. Получать выговор, а то и более строгое наказание, разумеется, не хотелось, но правду я должен был знать.
— Что у вас случилось в воздухе?
Супрун снова опустил глаза. Я ждал.
— Зачем вам это? — наконец поднял он глаза, и в них было столько мольбы и раскаяния, что у меня дрогнуло сердце. Но слишком серьезно завязывалось, чтобы к нему относиться так легко.
— Как зачем? Разве я не командир для вас?
— Командир. Но лучше вам не знать… Когда двое дерутся, третьему не мешаться, потому, обижайтесь на меня, не обижайтесь, ничего я вам не скажу.